Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века (Осповат) - страница 50

На первую страницу
Знамените Лоллие, пока удивляешь
Ты Рим сладкоречием, я прочел в Пренесте
Троянской списателя войны, кой Хрисиппа
И Краптора учит нас пространней и лучше,
Что честно, что гнусно нам, что к пользе, что вредно.
Для чего я так сужу, коль досуг – послушай.
Баснь, в ней же описана греков многолетна
С варвары война любви Парисовой ради,
Народов неистовство и царей содержит. <…>
Добродетели, впротив, и мудрости силы
Полезный представил нам образец в Улиссе <…>
Еслиб он с сопутники, безсмыслен и жаден
<…> остался бы во власти блудницы
Глуп и гнусен; прожил бы или псом нечистым,
Иль сластолюбивою в стыд себе свиньею.
Себя можем мы узнать в женихах докучных
Пенелопы, что число умножать лишь годны,
И рождены пожирать плод земли бездельно.
Мы моты, и молодцы Алциновой свиты.
Прилежны нежить свое тело через меру,
Коим лутче всего спать мнилось до полудни,
И под звуком засыпать гуслей свои думы. <…>
Если ты требовать не будешь
Пред зорей книгу с свечой, и сердце к наукам
И к честных дел знанию свое не приложишь,
Любовь иль зависть, отняв сон, тебя измучит. <…>
Теперь, пока молод, ты в чисто прими сердце
Мои слова; теперь ты вручи себя лучшим
Наставникам, и делам обыкай полезным. <…>
(Кантемир 1867–1868, I, 407–414)

Читательские презумпции, заставляющие рассматривать поэмы Гомера и другие основополагающие тексты европейской литературной традиции в качестве источника политических и нравственных истин, были хорошо укоренены в русской культуре середины XVIII в. Мы уже видели, что Ломоносов в «Риторике» – как и Феофан в «Поэтике» – называл эпические сочинения Гомера и Вергилия в числе «смешанных вымыслов», «с которыми соединено бывает нравоучение», и связывал этот теоретико-литературный тезис с осуждением «людей, время свое тщетно препровождающих» и склонных «к вящему закоснению в роскоши и плотских страстях». Сходное назидание Гораций выводит из истории Одиссея и его спутников. Дидактическая аналогия между гомеровскими героями и современниками поэта обнажается в строках: «Себя можем мы узнать в женихах докучных <…> Мы моты, и молодцы Алциновой свиты. / Прилежны нежить свое тело чрез меру», – к которым Кантемир делает пояснение: «<…> молодые придворные Алциноя <…> Житье тех молодиков состояло в праздности и в сластолюбии. Алциной сам о своем дворе говорит в 8 книге Одиссеи: Празднества, музыка, танцы, убор, бани, сон, праздность составляют наши упражнении» (Там же, 410–411). Сам Гораций тоже обращался к придворным: адресат его послания Лоллий, как сообщается в примечаниях Кантемира, был военачальник и приближенный Августа, «человек в правительстве не меньше чем в любомудрии искусный». Кантемир так объясняет цель этого послания:

Следующая страница