– О, Квин, мне так жаль. Он лишь пожал плечами.
– Мне сделали несколько операций, ставили скобки, потом были периоды восстановления – можешь себе представить. Наконец, врачи сказали, что сделали все, что могли.
– А потом?
– Я убедил себя в том, что мне нужно вернуться к лыжам. Знаю, глупое решение, но я был в отчаянии.
– Но ты упал.
Квинтен усмехнулся, хотя в его смешке не было подлинной радости.
– Да уж, не то слово. И что самое главное, я не просто слегка повредил ногу – моим единственным вариантом стала замена сустава.
– А лыжи?
Повернувшись, Кэти посмотрела на Квина, но увидела лишь профиль его лица в лунном свете.
– Никто не знает, – произнес он.
Они стояли, обдумывая страшный смысл сказанного. Было немыслимо вообразить, что Квинтену придется проститься со страстью всей его жизни.
– Тебе, должно быть, было очень тяжело: ты еще не оправился от потери отца, – заметила Кэти. Квинтен переступил с ноги на ногу.
– Думаю, ты помнишь его, он был непростым человеком.
– Знаю, как о нем говорили на работе, но ведь вы… – Кэти умолкла, не зная, как выразить мысль. Мать братьев умерла, рожая Квинтена. Мальчиков воспитывал строгий отец. Кэти не всегда ладила с ним, но сейчас было не время вспоминать об этом.
Квинтен сунул руки в карманы и пнул маленький камешек.
– Я любил отца и, конечно, горевал о его утрате. Но, честно говоря, управлять бизнесом с братьями гораздо легче.
Кэти всегда умела читать людей – это было ее особым даром и не всегда оказывалось приятным. Как, например, сейчас, когда она чувствовала боль Квинтена, и ей отчаянно хотелось его утешить, снова увидеть его беззаботную, озорную улыбку. Но любая попытка это сделать означала бы сближение – а оно неминуемо перерастет во что‑то большее. Даже сейчас, два года спустя, притяжение между ними было по‑прежнему сильным.
– Нам пора, – внезапно произнесла Кэти. – Я рано поднялась утром и жутко устала.
Квин медленно кивнул:
– Конечно.
Они повернулись и пошли назад. На сей раз ни один из них не проронил ни слова. Радостное волнение, что переполняло Кэти от предвкушения встречи, сменилось тупой болью.
Уже войдя в дом, Кэти остановилась.
– Доброй ночи, Квин, – произнесла она.
На миг ей показалось, что в глазах его вспыхнуло желание, и она была уверена, что он ее поцелует. Но Квинтен лишь коснулся ее щеки рукой.
– Рад, что ты приехала, Кэти, доброй ночи.
Повернувшись, он пошел к себе.
Несмотря на усталость, Кэти не могла заснуть. Все чаще ей в голову приходила мысль о том, что она совершила ошибку, решив, что справится с собой и сумеет прожить с Квинтеном шесть недель. Сейчас ей больше всего хотелось тут же отправиться назад в Портленд. Ночь была длинной, но отдохнуть Кэти так и не удалось, а утром она чувствовала себя ужасно. Голова гудела, а в душе поселилась тревога: а вдруг Квинтен так же легко разгадает ее мысли, как и она – его? Может, он уже знает, что она по‑прежнему к нему неравнодушна?