— Так-то оно так, но Фекете просит у меня полицейских, чтобы произвести аресты, Вандор — тоже…
— Ну и дай им, раз просят.
— А откуда?
— Сынок, дорогой, не валяй дурака! Ты начальник, тебе и заниматься этими вопросами.
Такого я еще не видел: выслушать меня здесь никто не собирался, все только распоряжались, да еще как! Будто у меня за спиной целая рота полицейских. Кто я такой? Волшебник?
— Товарищ Мольнар, — начал я со злостью, — я… — И тут я замолчал, так как Мишенька ввел в комнату худого маленького человека с испуганным лицом и прищуренными глазами. Он был в бараньей шапке и длинном зимнем пальто точно такого серого цвета, как шинели гитлеровских офицеров. Вполне возможно, что пальто было перешито из офицерской шинели.
— Заберите его к себе, — сказал мне Головкин, — а завтра допросите.
Человек раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не сказал, а только пошевелил губами. С ужасом в глазах он смотрел вслед удалявшемуся майору.
Меня охватил приступ злости: об ужине и отдыхе не могло быть и речи. И все из-за этого маленького человечка, похожего на лягушку!
«Ну, подожди, мерзавец, я тебе покажу!» — мысленно выругался я.
— Куда ты его поведешь? — спросил Мольнар, не глядя на меня и закусив уголки губ, словно боясь рассмеяться.
— Куда? — повторил я сердито. — В полицию.
Мольнар отвернулся, что-то поискал на подоконнике, а затем протянул мне кусок хлеба.
— Возьми, чтобы с голоду не умереть, — сказал он и быстро вышел в коридор, где, как мне показалось, прислонился к стене и, видимо, расхохотался.
Я посмотрел на Ирен и заметил, что у нее тоже дрожат уголки рта, а глаза хитрые-хитрые. По правде говоря, я на ее месте тоже засмеялся бы…
Она дала мне керосиновую лампу, чтобы в полиции был свет. Когда она произнесла слово «полиция», то ее лицо исказилось, и, чтобы не рассмеяться, она закрыла лицо ладонью.
Что же это такое в самом деле? Я взял винтовку и крикнул арестованному:
— Шагом марш!
Чем дальше шел несчастный человечек, тем чаще спотыкался и беспрестанно оглядывался, словно боялся, что пришел его последний час.
Идя за ним, я размышлял, не заберут ли меня и на этот раз советские патрули: вот когда мне майору стыдно будет в глаза смотреть!
Однако в пути ничего со мной не произошло, и мы благополучно добрались до дома, в котором никто не жил.
Я вошел в него следом за арестованным, зажег лампу. В первой комнате у стены стояло несколько стульев.
«По крайней мере, хоть сесть можно», — мелькнуло у меня в голове.
— Прошу вас, господин часовой… — жалобно залепетал человечек. — Я вижу, тут и дрова есть, я бы мог растопить печку…