— А, дьявол, я не о том! Пусть они свое воруют, чтоб им черт глаза выел, а воровать венгерское казенное барахло — это мы и сами можем. Минутку… Ну конечно. Помню, мне рассказывали, что какие-то бандиты обчистили Мишкольцский госпиталь, а раненых венгров бросили на произвол судьбы. Небось эти паразиты и были. Не позор, а?
— Да, — неохотно согласился с ним мастер. — Я пошел за аккумулятором.
Тщательно прицелясь, Мольнар сплюнул и попал мастеру в пятку.
«Вот тебе шпоры! — со злостью подумал он. — Носи, пока снять не велю».
— Грабитель у тебя мастер, а? — спросил Мольнар подручного. Но тот уже проворно снял с мотоцикла пробитый аккумулятор и зачищал концы медных проводков. Вопроса он явно не расслышал, так как все время внимательно прислушивался ко все усиливающемуся грохоту орудий.
— Говорят, русские сюда никогда не дойдут.
А Мольнар подумал, как знакома ему эта короткая фраза. Сколько раз он ее слышал и как по-разному ее произносили! И с тупым отчаянием, и с легким упреком, и с явным раздражением, и с бессильной злобой. Ее говорили, обращаясь ко всем сразу или же выкрикивая кому-то в лицо, выкрикивая с издевкой, от которой пробирало до самого сердца.
— Еще как дойдут! Или, по-твоему, по дороге ходят только в одну сторону? Вот и они сюда дошли, как мы недавно топали до излучины Дона. Теперь это, конечно, для нас не так приятно.
— Конечно. Сейчас только и слышишь: «Ой, пресвятая дева Мария, что с нами будет?»
— А ты уж и в штаны наложил?
— Не только я один.
— А уж ты-то точно. Посмотришь на твою физиономию — страшно становится. Думаешь, каждая пуля обязательно кого-то убивает? И каждый снаряд разбивает дом? Вот фронт сюда подойдет, тогда увидишь, сколько надо палить, чтобы попасть в несчастного солдатика, который, как заяц, бежит зигзагами. Полмешка пуль расстреляют, но никакой гарантии, что попадут, не будет.
— Помереть — это еще не самое страшное. Схватил пулю — и готов.
— Дурак ты парень… Схватить пулю… Смотря куда? Как будто у человека уязвимы только сердце да мозг и больше ничего? А если пуля попадет в пятку или в мошонку? И живи тогда хоть сто лет, но только хромым или импотентом.
— Да я не об этом.
— А ведь и так часто бывает. Война — такая паршивая штука, что на ней гораздо больше бывает калек, чем трупов. Заруби это себе на носу!
— Это уж точно, но говорят: одной беды избежишь — все равно в другую попадешь. Говорят, будто русские всех пленных хватают — и в вагоны.
— Верь глазам своим, а не пустой болтовне.
— А вы их знаете?
— Кого?
— Русских.
— Чуть-чуть. Я уж давно катаюсь у них под самым носом. На мотоцикле уже четвертую резину сменил. Ну да хватит, мы договорились ехать, а не лясы точить.