— Холодно, — перебила его Мариш, передернув плечами. — Если вы не хотите надеть пиджак, дайте его мне.
Сейчас этот пиджак закроет от него то, ради чего он готов отдать все на свете! Мишкеи неохотно подал ей пиджак. Мариш укуталась в него. Она заметила жадный взгляд мужчины, но на лице ее не появилось и тени испуга иле протеста, а лишь одна грусть.
— О чем же вы хотите со мной поговорить? — спокойно спросила она и отвела со лба прядь намокших волос — Ну, говорите же!
Она ждала, что он ей скажет, а сама внимательно и холодно разглядывала его лицо. Мишкеи замешкался. Смелое признание, которое он столько раз обдумывал, вдруг показалось ненужным, неуместным.
Горячим любовным признанием можно ошеломить робкую женщину. Однако Мариш, вернее, Патоне — женщина не робкая и далеко не наивная… С ней нужно говорить иначе.
— Вы меня совсем не знаете, — проговорила Мариш. — Чего вам от меня надо?
На мгновение Мишкеи охватило страстное желание молча и грубо схватить ее, прижать к себе ее влажное тело — и будь что будет. Но тут же этот порыв показался ему смешным.
«Ну, хорошо, обниму, прижму, как мальчишка… А дальше что?»
Женщина медленно покачала головой, будто осуждая что-то нехорошее, не имеющее к ней никакого отношения. Вид у нее был спокойный.
— Вы этого хотите? — тихо спросила она и распахнула пиджак Мишкеи на мокрой груди. — Тела моего, да?
«Да! Да!» — мысленно кричал Мишкеи, а вслух громко сказал:
— Нет!
Раздался сильный удар грома. С крыши сарая свалилась связка камыша.
— А чего еще вы можете хотеть?.. — спросила Мариш и опять закуталась в пиджак. — Я знаю… Многие на меня зуб точили. Знаю! И вы, что вы увидели во мне? Тело, бедра… А вот что я думаю, что люблю и чего не люблю, этого вы не знаете. Да вас это и не интересует. Этого не знает никто.
— Послушайте!..
— Таких, как я, не просят. Таким прямо говорят, чего от них хотят.
— Я так и думал! Я знал, что вы одиноки, обездолены, что… вы несчастны с мужем, вы с радостью ушли бы от него. Может, он даже бьет вас? Мне жаль вас. Да, я просто пожалел вас там, в конторе, когда вы стояли рядом с мужем, как служанка. Это было обычное человеческое сочувствие. Но что я могу с собой поделать, если вас нельзя долго жалеть? Вы вызываете другое чувство. Разве я в этом виноват?
Мишкеи буквально выпалил эти слова. И сам поверил, что сначала он лишь пожалел ее, а уж потом воспылал к ней страстью.
Мариш молчала. Мишкеи отвернулся, глядя на колышущуюся сетку дождя, то густую, то тонкую.
— В этом селе я как бездомный пес, — проговорил вдруг он. — Никого-то у меня нет… Один как перст. За сорок уже перевалило, получил диплом, неплохо зарабатываю, все есть, а дома нет. А ведь когда-то был я бедняком, но это все в прошлом. Тогда, бывало, хоть мать ласковое слово скажет…