Унтер-офицер и другие (Добози) - страница 242

— Ну а дальше? Все останется по-старому?

— Нет. Я хочу уйти.

— Уйти! Но… к кому?

— Ни к кому. Все это время я была только мужниной женой. Носила его фамилию. Если б я не была Патоне, я была бы никем.

— Зря вы так говорите!

— Нет. Вы, наверное, не поймете меня, но это так. Люди почтительно здоровались со мной. А как же иначе? У меня была красивая одежда и все остальное… Потому что я была Патоне. Я была его частью, а часть без целого пропадет… Уж лучше б он бил меня! Все бы легче было… С горя бы сделала что-нибудь ему назло. Вот почему я и спросила, когда мы подписывали заявление, можно ли мне поставить свою девичью фамилию. Все-таки я Мария Кочиш. У меня есть свое имя… И теперь мне от мужа ничего не надо. Я не позволю за себя думать. Меня теперь зовут Мариш. Как была я ею, так и осталась. Я хочу зачеркнуть пятнадцать лет, которые прожила с ним.

В сарае стало душно. Женщина сняла пиджак и отдала его Мишкеи. Ее больше не интересовало, как он будет смотреть на нее. Но Мишкеи уже не видел ни ее груди, ни шеи. Он смотрел ей в лицо.

— Не сердитесь на меня, — продолжала женщина. — Я на вас не обижаюсь. Вы мне рассказали о своей жизни, я — о своей… Мужу нужно было только мое тело, его он сразу заметил, но человека во мне увидеть так и не захотел. А я все ждала… Думала, что женщина — такой же человек, как и другие…

Мишкеи хотелось закурить, но сигареты отсырели в кармане. Он пытался найти хоть одну сухую сигарету, но не нашел и бросил пачку в угол.

Мариш снова начала дрожать от холода.

— Возьмите пиджак, если хотите, — сказал он с улыбкой. — Пожалуйста, наденьте его.

— Спасибо, — улыбнулась Мариш и набросила пиджак на плечи. — Я уже сказала вам, что не сержусь. Только… если человек наконец понял, что жил не так, как надо, возвращаться к прежней жизни ему уже не хочется.

Теперь в ее взгляде была не грусть, а доброжелательность и живой интерес. Мишкеи бросало то в жар, то в холод. Он думал о себе, о Пато, об очаровательной женщине, которая за пятнадцать лет жизни не позволила убить в себе человека, стремящегося к добру.

— А что, если… — робко, с надеждой в голосе заговорил Мишкеи. — Если бы я полюбил вас такой, какой вы хотите стать? Никем не униженной? Самостоятельной?

Мариш вышла из сарая. Над землей поднимался густой пар, ветер разгонял его. Напоенная влагой земля дышала свежестью. Мишкеи, подойдя к Мариш, ждал ее ответа. По дороге, обходя лужи, в засученных до колен штанах шагал председатель.

— Черт возьми! — выругался Мишкой. — Еще увидит нас и невесть что подумает.

— Пусть думает. — Мариш пожала плечами. — Я знаю, чего хочу. Да он и не сюда идет. На луг свернул.