Председатель Шебештен первым вышел на середину. Вслед за ним вступали в пляс все новые и новые пары, и очень скоро в правлении стало тесно. Люди начали выходить на улицу.
Около забора толпились крестьяне, с любопытством заглядывали во двор. Майор поинтересовался, кто они такие.
— Наши, деревенские. Единоличники.
— А вы что, не пускаете их сюда?
— Почему не пускаем? Пусть идут! Вход для всех открыт.
Шебештен пригласил во двор единоличников. Скоро и во дворе стало тесно. Теперь уже танцевало человек триста. Хозяева праздника окружили советских офицеров, по-дружески беседовали с ними. Только деревенским девушкам это не очень понравилось. То одна, то другая подходила к офицерам, объясняя и словами, и жестами, что они видели в кино, как хорошо умеют танцевать советские военные.
— А товарищ майор разве не умеет танцевать? — спросила одна девушка.
— Умею, — сказал майор и тут же доказал, что он и в самом деле хорошо пляшет.
Веселье продолжалось до тех пор, пока офицеры не стали собираться в путь: им надо было поспеть еще в одно село.
— Как бы не так! — закричал старый Лакат. — Мы вас никуда не отпустим!
— Останьтесь еще, ну хоть немножко! — умолял кузнец Хандо. — Мы хотим вам еще кое-что показать.
— Что же именно? — заинтересовался майор.
— Кое-что… — таинственно ответил кузнец. — Кое-что такое, из чего, товарищ майор, вы поймете, что мы никогда не дадим в обиду социализм!
Десять человек мигом исчезли со двора, и через несколько минут перед гостями выстроился почетный караул: десять человек в синих кителях с автоматами на груди — рабочая милиция. Первым на правом фланге стоял длинный как жердь кузнец Хандо, рядом с ним Габор Киш, затем колесник Варга, Янош Визели и другие — те самые крестьяне, кто в трудные для республики дни защищали кооператив с косами, топорами и дубинами в руках.
Иштван Берта встретился с инженером дорожно-строительного участка лишь один раз, и было это ночью, да к тому же еще очень темной, когда рассмотреть друг друга было совершенно невозможно. Поздно вечером председатель сельхозкооператива возвращался домой на выкрашенной желтой краской бричке и по дороге чуть было не наехал на какого-то мужчину, который шел ощупью от дерева к дереву по самой обочине дороги и ругался.
— Остановитесь, черт вас возьми! Подвезите меня до строителей, да поскорее!
Мужчина был сердит и к тому же сильно простужен, чихал, кашлял и сморкался, отдуваясь, как паровоз. Берта посадил его рядом с собой в бричку.
— Проклятье! — продолжал ругаться незнакомец, не посчитавший нужным даже представиться, а лишь назвавший себя инженером дорожно-строительного участка. — Позвонили, что беда у них там стряслась: ручей превратился в целую реку и вот-вот снесет мост. А чтобы прислать за мной на станцию подводу — это им и в голову не пришло! Провались они все в преисподнюю!