— Но нам «хозяин» сказал… — начал было я.
— Я сам ему доложу! Ты пойми, из освобожденной Буды во все стороны разбегаются переодетые эсэсовцы, гестаповцы и прочая шваль. А людей у нас сейчас не хватает! Наступление продолжается. Только на вас, венгров, я и могу здесь рассчитывать. Поспи, а утром я тебя жду.
Шестнадцатого февраля наш отряд, состоящий из девяносто шести человек, берет под контроль все дороги между Терекбалинтом и Дунаем. День проходит довольно спокойно. Но в сумерках мы видим двух человек в гражданской одежде, которые крадутся между фруктовыми деревьями, перебегая от дома к дому. Один из них держит правую руку в кармане. Засаду они замечают слишком поздно.
— Стой! Руки вверх!
Беглецы останавливаются, смотрят на нас непонимающими глазами.
— Руки вверх!
Поднимают руки. Приказываю им раздеться до пояса и обнаруживаю татуировку с указанием группы крови. Такую татуировку делали офицерам-эсэсовцам. Один из них, одеваясь, внезапно сует руку в карман.
Взводный Кинчеш успевает схватить эсэсовца за руку, вытаскивает из его кармана парабеллум, разряжает…
Двадцатью минутами позже мы наталкивается на трех венгров, обросших, грязных и усталых.
— Стой! Предъявите солдатские книжки!
Все трое оказываются из области Толна, запасники, в армию призваны второго ноября.
— Занятие?
— Земледельцы.
Гуйди свирепеет, вот-вот кинется в драку.
— Ну и дураки же вы! Вы еще фонари себе на шею повесьте, чтобы вас лучше видно было! Такие ослы только в области Толна и водятся! Задворками разве не умеете ходить? Посреди дороги вам нужно?
Ругаясь, Гуйди посматривает на меня. Пожалуй, с них хватит.
Оглядываюсь по сторонам — никого. Отдаю солдатам документы и говорю:
— Марш отсюда! Постойте… Идите ночью. Отоспаться можете и днем!
Самый старый и самый худой из них благодарит меня за совет.
На второй день мы поймали только одного эсэсовского офицера, на третий — четырех немцев: двух офицеров вермахта и двух эсэсовцев, которых мы, однако, не смогли передать советскому командованию, потому что они открыли по нас стрельбу и мы вынуждены были с ними покончить. На четвертый день нам никто не попался. Вот тогда-то мои люди и начали выдыхаться. Ни денег, ни армейского пайка мы не получали, продовольствием нас снабжали нерегулярно, продукты были плохие; подчас мы ели только то, что удавалось достать самим или — что уж тут кривить душой! — реквизировать для себя, но делать это с каждым днем становилось все труднее: бывшие батраки с вилами в руках охраняли помещичьи амбары, конюшни и склады, зная, что скоро все это будет принадлежать им.