И еще я в то время не знала, что эта весна с Мэттом для меня последняя. Нашим вылазкам, без которых я не мыслила жизни и которым, как я думала, не будет числа и конца, суждено было скоро уйти в прошлое. К сентябрю пруды будут дважды осквернены, и несколько лет я их буду обходить стороной. А когда вернусь, то уже без Мэтта, а это совсем не то.
Может быть, потому наши весенние вылазки до сих пор свежи в моей памяти. Как наш последний семейный ужин, они обрели особый смысл. Тем более к тому времени я наконец подросла и стала не просто смотреть, а наблюдать, задумываться над тем, что вижу. Интерес, что зажег во мне Мэтт, развился в подлинную любознательность, и в тот год я все подмечала уже без подсказок, без наводящих вопросов.
У природы свой ритм, за прудовой живностью лучше всего наблюдать весной, и той весной все живое охотно открывало нам свои тайны. Помню, как однажды вечером мчалась сломя голову по тропинке к «нашему» пруду – мне показалось, будто он «кипит». Вода пузырилась и булькала, словно суп в котле. Мы сначала не поняли, что там творится. Оказалось, лягушки, сотни лягушек высовываются из воды, карабкаются друг на друга, соскальзывают, снова лезут. Я спросила у Мэтта, что они делают, а он ответил:
– Спариваются, Кейт. Икру мечут. – Впрочем, и его, похоже, удивила эта исступленная горячка.
И он мне рассказал, что для всех живых существ, от одноклеточных до самых сложных, главная цель – размножаться. Помню свое недоумение. Странно, что кто-то на свете живет лишь затем, чтобы плодить себе подобных. Как-то это… неправильно, что ли. Довольно бессмысленное занятие, как путешествовать лишь ради перемены мест.
Я не додумалась тогда спросить, относится ли это и к нам, неужто и у нас смысл жизни только в размножении? Не знаю, что бы ответил Мэтт той весной, если бы я спросила.
* * *
Не только этим, конечно, запомнилась та весна. Тогда, как и сейчас, экзамены сдавали в июне. Мэтт одним из немногих в школе сдавал экзамены за полный школьный курс и был единственным, кто готовился поступать в университет. Большинство ребят с Вороньего озера довольствовались неполной средней школой-двенадцатилеткой. В семьях фермеров, если кому-то и позволяли задержаться в школе еще на год, то в основном девочкам – те не такие выносливые, и проку в хозяйстве от них меньше.
Знакомые мне фермерши в большинстве своем были образованнее мужей. Такой расклад считался удобным: жены вели на ферме счета, писали деловые письма. Вряд ли в этой среде образование как таковое было в почете. Прабабушка Моррисон – редкое исключение.