Не Воронье озеро, конечно, но очень похоже. Дом, подумала я.
И добавила про себя: а все же крепкие мы были ребята!
И это не о нас одних, а обо всех тех, кто не боялся жить вдали от людей, среди этих молчаливых просторов.
Так или иначе, с тех пор при мысли о доме я часто вижу его с высоты. Нарезаю над ним круги, навожу фокус, различаю все больше деталей и наконец вижу нас, всех четверых. Чаще всего я почему-то представляю нас в церкви. Два мальчика и две девочки сидят в ряд, Бо не такая послушная, как была бы при маме, но вполне ничего, остальные тихие, сосредоточенные. Одежда, возможно, у нас грязновата, а обувь нечищеная, но с высоты не разглядеть.
Странно, что я всегда вижу нас вчетвером, ведь вместе мы были только в первый год, а потом остались без Мэтта. Но этот год был, разумеется, самым важным, вместил в себя больше событий, чем все мое детство.
* * *
Тетя Энни пробыла с нами до середины сентября. Ее всеми правдами и неправдами убедили, что распада семьи мне не пережить, и пришлось ей согласиться с планом Люка отказаться от колледжа и «растить девочек». Скрепя сердце она смирилась и осталась, пока мы не втянулись в школьную жизнь, а потом уехала к себе домой.
Помню, как мы подвозили ее до станции на нашей новой машине (подержанной). В этом не было необходимости, махнули бы поезду на нашем повороте, но Мэтт и Люк, видимо, решили проводить ее с подобающими почестями. Помню поезд, огромный, черный, пыхтящий, как пес. Помню, как завороженно смотрела на него Бо. Люк держал ее на руках, а она, взяв в ладошки его лицо, поворачивала ему голову в сторону поезда – смотри, смотри!
Тетя Энни так и не успела нам сказать «до свидания». Когда пришла пора садиться в вагон, она во второй раз повторила, что назначает меня «главной по письмам», и в третий – чтобы мы звонили, если что, и довольно резво вскарабкалась по лесенке, что выдвинул ей проводник. Мы смотрели, как она идет по вагону, а следом проводник тащит чемодан. Тетя Энни села у окна и помахала нам – задорно, по-детски, пошевелив пальцами. Мне запомнилось, как она машет, улыбается, а по щекам текут слезы, – одно не вязалось с другим. Слезы – ерунда, как бы говорили ее жест и улыбка. И мы, не замечая ее слез, как будто они отдельно, а тетя Энни отдельно, хмуро помахали в ответ.
* * *
Помню дорогу домой, все мы вчетвером сгрудились впереди – Мэтт за рулем, Люк с Бо на коленях, я между ними. Все молчали. Когда свернули на подъездную дорожку, Люк глянул на Мэтта и сказал:
– Ну, приехали.
Мэтт отозвался:
– Угу.
– Тебя все устраивает?