Вместе с тем, когда Луговская столкнулась с Никой ближе (она с Майей жила у нее в Москве), то перестала верить в то, что Ника пишет стихи. Очевидно, какие-то основания для этого у нее были.
Глава 6
«Мне не хватает нежности твоей…»
Цитирую Карпову: «Майечка родилась 8 мая 1951 года в Ялте. Назвали мы ее в честь Майи Луговской, Училась она посредственно, была ленивая, у нее было много проблем, часто болела. Из класса в класс ее переводили благодаря Никаноркину. Майя умела шить, готовить, печь пироги, рисовать, причем рисовала как-то необычно. Закончила ялтинскую художественную школу. В художественное училище, чтобы дальше учиться, я бы ее не отпустила. Она юная, привлекательная. А еще Майка – хвастунишка и врунишка. Несмотря на болезнь, выглядела хорошо, была красивой, особенно волосы. Будучи заколдованной ее русыми, по пояс, волосами, Ника написала несколько стихотворений. Одно из них называется “Уронила в руки волосы”:
Уронила в руки волосы —
Как пшеничная вода.
А напьешься —
Вмиг накатится
Серебристая волна.
Время горького дыханья
Подступило, не унять.
Как трава еще не вялая,
Только стоит ли срывать?
Завтра поутру оглянешься —
Вышел год.
Уронила в руки волосы —
Твой черед.
Майя с детства любила поэзию. Мы с ней обычно читали Лермонтова и Пастернака, особенно восторгались его строками: “Где воздух синь, как узелок с бельем / У выписавшегося из больницы”. Цветаеву мы не понимали, наверное, не доросли. Она была гением, а мы – идиотками. Луговская все время читала Пушкина, а мы – Лермонтова: “Печальный демон, дух изгнанья, / Витал над грешною землей”. Ника всегда смеялась, что я читала “демон” через “э” – “дэмон”. Читали также Давида Самойлова[59] и выборочно стихи других поэтов. В десять лет Майя знала больше, чем я. Она говорила: “Не обязательно написать массу стихов, хватит одного – “Выхожу один я на дорогу”. Прозу она обожала, читала только классику. Любила Паустовского. Как-то я ее приодела, и она пошла к нему в Дом творчества. При встрече Майка ему сказала: “Вот здесь и здесь вы неправильно написали”. Паустовский хохотал”. Знавшая близко Паустовского Лушникова не верит, что такая встреча была.
Майка в силу своей доброты хотела всем услужить. Если слышала, что кто-то жалуется, не могла отказать и говорила: “Я могу помочь”, – хотя ничего не могла и втягивала меня в свое вранье, чтобы выкрутиться. А выкручиваться должна была я на фоне ее дурацких обещаний. Когда Майя распускала волосы, она была соблазнительной. Но уже в то время у нее по телу на бедрах пошли полосы, грудь упала. Никаноркин сказал, что она даже техникум не сможет закончить. Я же считала, что ей стоит попробовать учиться в Москве, ведь Майя писала большие полотна, не может быть, чтобы ее талант пропал. Поэтому после окончания школы встал вопрос о ее дальнейшей судьбе. И здесь очень кстати появилась Луговская – как раз за месяц до выпускных экзаменов».