Следом атаковал сам, вынуждая противника двигаться, чтобы кровь быстрее струилась по жилам, разнося отраву по телу. Ему пришлось прикрыться щитом, в который впилось сразу две стрелы. Пара воинов передового дозора, видя происходящее, кинулась в атаку, невзирая на численный перевес противника. Ну и конечно же первым делом решили прикрыть своего боярина. Умно. Да только ему это не поможет. Яд достаточно скор на расправу, а потому уже начал действовать, вызвав пока еще легкое нарушение координации движений. Однако достаточное, чтобы Михаил это приметил.
Романов разорвал дистанцию с Федором и бросил клинок за спину, безошибочно определяя его в специально сработанные заплечные ножны. Следующую атаку боярина он принял на щит, одновременно с этим извлекая из петли один из метательных ножей. Вновь шаг назад, и принять клинок на щит. Взмах рукой, и снаряд отправился в полет. Масса у ножа такова, что пробивная способность его тонкого жала при определенных условиях сродни арбалетному болту. А потому даже стальная чешуя ламелляра не выдержала этого напора, не сумев уберечь своего владельца.
Второго всадника сняли из арбалета. В этот момент сам Федор устало рухнул на колени, после чего в бессильной злобе завалился на бок, устремив на Михаила ненавидящий взгляд. Скорее всего, последний предназначался не столько Романову, сколько самому себе за то, что так глупо попался. Ну и наверняка понял, что не обошлось без предательства, ведь он не мог не распознать воздействие яда.
Романов обернулся, осматривая поле боя. Все было кончено. Атака всадников под прикрытием арбалетчиков увенчалась полным успехом. Пока одни отвлекали, другие били с близкого расстояния и наверняка. Лишь четверо оказались убитыми копьями, остальных настигли болты.
– Ну здравствуй, Федор, – присаживаясь напротив связанного Мечникова, произнес Михаил.
Они достаточно отдалились от места схватки, чтобы чувствовать себя в безопасности. К тому же изрядно углубились в лесной массив, старательно заметая следы. Ну а пока суд да дело, и действие яда прекратилось. Вот никакого желания говорить с пленником, неспособным ворочать языком.
– Пригрели, стало быть, змею на груди, – презрительно сплюнув, произнес Мечников.
– Как аукнется, так и откликнется. Я вот думаю, взять да отплатить тебе той же монетой или ограничиться одним тобой.
– О чем ты?
– О твоей семье, Федя. Как считаешь, стоит мне порешить их всех? Ну чтобы другим неповадно было?
– Я тебя знать не знал, пока ты не появился на моем подворье.
– Ляха Михайлу Романова ты, конечно, не знал. А вот Михаила Федоровича Романова – очень даже. И говорю я сейчас о семье моего сына Петра. Припоминаешь?