— А кому ж есть дело? Никому. Сейчас умирать будешь — не поможет никто, — возносил себя старик над всем миром. — Хорошо, я тебе подвернулся. А то, гляди, и впрямь вымерз бы весь в своей «Газели». Остановиться-то есть у кого?
— Да-да, конечно. У дядьки в доме и остановлюсь. Хорошо, что жена ваша его знает. Это ж надо, — улыбаясь и кивая, удивлялся Домрачёв. — Откуда ж она знает его?
Старик призадумался. Немного помолчал и, попытавшись вернуть на посерьёзневшее лицо улыбку, натужно и неуверенно заговорил:
— Соседние ж деревни. Тут все друг друга знают.
— Все да не все, — наивно улыбался Домрачёв. — Вы вот не вспомнили. А жена ваша вспомнила.
— Да бабы ж, — махнул рукой старик. — Треплются же. Всё они знают. Степан Фёдорович хотел было ещё что-то сказать, однако старик его перебил:
— Ну, полно болтать. Езжай давай. До ночи б тебе поспеть, а то, вишь, пургу передают.
— Какую ж пургу? — продолжал улыбаться Домрачёв. — Ни облачка на небе, — приоткрыв рот, он нагнулся пониже и взглянул на розовеющий закат.
— Езжай, тебе говорят, — резко сказал старик. — Со светом в деревнях не шибко. Не найдёшь свою Озёрную впотьмах.
— Верно-верно, — вальяжно протянул Степан Фёдорович и, медленно набирая воздух в лёгкие, лениво закивал.
— Ладно, — выдохнул он, — поеду, а то ж опять потеряюсь.
— Давай-давай, езжай, — старик старался любезно улыбаться, но у него это выходило дурно. Домрачёву же разобрать его недовольство не удавалось. — Счастливого пути.
— Спасибо, спасибо, — широко улыбнулся Степан Фёдорович. — Хорошо, что вы мне подвернулись. И жене благодарность передавайте. Ладно, поеду. До свидания.
— Бывай, — махнул рукой старик.
Домрачёв с радостной улыбкой завёл «Газель» и поехал, глядя в зеркало заднего вида на хмурую фигура старика. Тот неподвижно стоял и смотрел вслед уменьшавшейся машине. Когда она скрылась из вида, он непроизвольно придал лицу растерянное выражение, нехотя зашагал к своему дому, на ходу крича:
— Надь! А ты откуда ж Домрачёва этого знаешь?
Сияя, Степан Фёдорович заполнял баллон «Газели» пропаном, морщил лоб и озирался. Со стороны Мешково на розовое небо наползала тёмно-синяя хмурая туча, и с ней уже слились макушки ёлочных крон. Залив топливо, Домрачёв отогнал «Газель» и пошёл в магазин.
Обычно скупость отступала от него, только когда на него давили люди или обстоятельства. На сей же раз он никакого давления не испытывал: просто душа просила чего-то этакого (например, кофе и булочку). Степан Фёдорович не до конца сознавал, в чём причина его мгновенного счастья, или не сознавал вовсе — ему казалось, что добродушный старик заставил его радоваться, — но ощущал, что ему было немного за своё счастье стыдно, ведь, как-никак, цель его визита в Мешково диктовалась трагическими событиями.