— Наши за неделю написанные книги мне не очень нравятся, — откровенничает Петр, — старались не стараться и выдать попсу, сделать хотели все как можно проще и глупее, чтобы никого не напрягать, вышло ж слишком мудрено. Нет, прочитают, конечно. Противники прочитают. Может быть, они даже и за соперников нас не сочтут, увидев весь этот эстетизм.
— Пока что не воспринимают, — говорит Зе, — но мы герои. Такой мозговой штурм доступен лишь избранным.
— Вот, вот. Это для них слишком умно, слишком закрыто. Даже где-то секту напоминает.
— Но уже сейчас с нами много студентов, — возражаю я, — у нас есть Демьян. Один только Демьян привел к нам кучу людей. Я понимаю, что качеством они не блещут. Но все равно — партия существует. Партия функционирует. Сейчас нет времени на то, чтобы думать. Каждый день — это новый шаг. Нам нужно перейти на новый уровень. Если мы потеряем время, нам придется ждать несколько лет.
— Мы не будем ждать, — говорит Петр, — следующие выборы — президентские.
— За это надо выпить, — предлагает Зе.
Мне вспоминается Женя Семин.
— Ты бы стал президентом?
— За не фиг делать, — ответил он.
— Я верю.
— Я б пошел. Но мне в падлу. Я уже выполнил жизненную задачу.
— Да ладно.
— Между мной и президентом нет никакой разницы.
— Кого ты имеешь в виду?
— Да по хуй, кого. Клинтона, блядь! Клинтон молодец. Я ему даже завидую. Он пребывал президентом, и в обеденные перерывы к нему приходила Моника и отсасывала. Я бы объявил многоженство.
— Да ладно.
— А ты прав, Валер. Нет, я бы не объявил многоженство. Нафиг? Нет, я объявлю, что наше общество будет честным и высокоморальным. А потому, я придумаю так: я потихоньку перехуярю всех несогласных со мной людей, а потом объявлю себя царем. The Tsar, понимаешь?
— Ага.
— Вот. После этого, я подумаю, как жить. Возродим религию. Люди будут ходить в церковь. Молиться боженьке. Отменим все дурные развлечения, отменим проституцию, лохотроны.
— Но ведь это ты придумал лохотрон.
— Да похуй, Валер! Я что, стал миллионером?
Вика теперь крутится вокруг, как юла. Она словно муха на варенье прилетела. Или на дерьмо. Это потом будет ясно. Было со мной что-нибудь не так, мой бы запах ее не привлек. Это совершенно ясно. Но, кажется, я говорю о ней слишком много. У ребят — проще. Они не обременены долгими отношениями. Все наши девочки — общие, пролетарские. То бишь, корпоративные. Они готовы к революции. Они дают нам все, потому, что мы даем им и миру новый свет.
Но вот и Вика.
— Кушать хочешь?
— Нет. Не могу. Мы только и делаем, что едим.
— Ты не ел первое.
— А у нас есть первое?