— Хочешь сказать, ты и жуков таких не видела?
— Видела.
— Ну вот. Весна настанет — присмотрись.
— А к чему ты это говоришь?
— Ни к чему.
— А.
— Просто мы лежим с тобой уже 24 часа.
— Это плохо?
— Почему сразу плохо? Не веришь, не надо. Будешь шампанское?
— А что, есть?
— Есть.
— Почему я не видела?
— А я спрятал.
С ней так и надо было жить, понимая, что надолго ее не хватит, у нее все равно начнется моральная чесотка, вскочат прыщи на душе, и ей нужно будет куда-то их выдавить. Убегая на сторону, она просто мстит. Мстит передом за то, что ее что-то не устраивает. И раз уж так повелось, раз она не чувствует угрызений совести, это уже правило. Женщина — средство, думал я. Женщина слишком глупа, чтобы ломать себе из-за нее нервную систему. Если она не приручается — ищи другую. Законы просты, и проще не бывают. Другое дело, если тебя самого приручают. У кавказских, вот, народов, на этот счет все поставлено правильно. Но, видно, и романтиков там вообще нет. Даже не знаю, что лучше — восточная строгость или западная распущенность. Но у нас все смешалось, все давно потеряло четкие границы. Ни Запад, ни Восток. Что-то еще. Россия. Рассея.
— Ты меня любишь? — спросила она, пьянея.
— Я всех люблю, — ответил я. — Ненависть — это глупо, в силу того, что человек очень мало живет. Ты хочешь «Мерседес»?
— Если я скажу «да», то ты мне целую лекцию прочтешь.
— Не, я не прочту. Я тебя люблю. Просто люблю за то, что ты лежишь здесь, а я — на тебе, и нам все до лампочки. Твое тело хорошо пахнет, а я отражаюсь в твоих глазах. Мои глаза видны в твоих глазах. Мне кажется, что если ты закроешь их, то и я исчезну. Наступит тьма, а потом я проснусь — и ничего не было. Я заснул в виртуальном шлеме. Давай я еще налью.
— Я уже пьяная.
— Это хорошо. Зачем быть трезвым?
Шампанское выстрелило пробкой. Оно проживало свою короткую жизнь в этом рывке ото дна, к горлышку, и — наружу. В этом полете для него длился век. Я чувствовал умиротворение. Оставался лишь тот самый билет. Мне казалось, что я уже дошел до последней страницы. В новой книге не будет ни Вики, ни Верочки, ни, быть может, Петра. Да, он выиграл. Но что мне от этого. Каждый человек имеет право казаться счастливым.
Позвонил Демьян. У него тоже был теперь мобильник, хоть это и не соответствовало его босотским понятиям.
— Хай! — воскликнул он.
— Ну, и хай.
— И ч-чо?
Потянулась пауза.
— Чо делаешь? — спросил я.
— Я? А чо мне делать? Сижу, пиво пью.
— А.
— Ч-чо, а? Я хотел позвонить тебе, сказать, чтобы ты приезжал, пивка бы попили, побазарили. Пацаны тут сидят. Мы чисто на кофеюшнике собрались, сидим. Рыбу взяли. Чисто с-сом, прикинь. Жир, блядь! Течет! Юля нам поставила «Короля и Шута»…. Гэ… Я теперь этот… Ну, как…. Ну, короче, типа, не люблю я все эти умные слова, но, бля, куда от них деться? Кар-роче, креативный директор. Такая фишка. За это и пьем. Лютый говорит — ты с ума, мол, сошел, а ч-чо? Лютый — он еще тот босяк. А у него — красный диплом! И ч-чо! Ч-чо? А я — бос-сяк! Босяком родился — босяком и помру! Не, ну, дириком быть по кайфу. Ничтяк! Я…. Ну как… Я дело знаю. А ты там чо, а? С шумоголовой? Да? Ты, слышь, ну я тебе сочувствую. Вы вообще, пацаны, я с вас фигею! Бабы — они ведь все дуры. С головой у них не все ладно. Этот…. Как его. Юрий Александрович заходил сёдня. Я его развел, прикинь. Га! Гы! Так он чо? Пиво поставил! Говорит, а что вы тут делаете, молодой человек? А я ему кричу — ты, слышь, сам ты молодой. Я уже седой! Ты посмотри на меня! Я такое в жизни видел. Ну, типа, пива давай. Ну, он чисто не обломался. Проставился. Куда ж деваться? Нормальным пацанам надо же пиво ставить.