Панкомат (Рок) - страница 22

«Rock&Roll is dead».

Everything is dead.

Matrix!

Система — это все люди в единой сети. Их мозги.

Нам запрещено очень и очень многое, и это — лишь для того, чтобы одни жрали намного больше других. Здесь нет никаких других мотивов.

Я нашел на компе виртуальные шахматы, проиграл три партии, при чем в последней заход эта гнида поставила мне детский мат.

Голова — футбольный мяч после финала Лиги Чемпионов. Я поискал таблетки, не нашел, выпил пива.

Вся толпа спала навалом. Все храпели. Девочки — особенно. С утра они выглядели просто ужасно.

Саша Сэй проснулся, закурил.

— Ух, черт, — сказал он тяжко, — сколько ж мы вчера выпили? А сколько время?

— Два, — ответил я.

— О, бля. Пары все проспали нахрен.

— А что будет? — спросил я.

— А ничего не будет.

Он встал и уселся рядом со мной на стуле.

— Шахматы. Он сильный, пидарас. Замучаешься у него выигрывать.

— Ты выигрывал?

— Нет.

В течение получаса все поднимаются и скрипят, будто пыль в архивах. Вот где русская выносливость! Если б собрать вот этот воздух, то можно в качестве концентрата для газовой камеры использовать. Это бы понравилось полиции штата.

— Будем жрать? — спрашивает Петр.

— Водку? — осведомляется Зе.

— Не, просто жрать.

— А нехуй жрать, — отвечает Юрий, проверив холодильник, — все, блядь, сожрали.

— Пиво есть, — констатирую я.

— Ништяк, — отвечает кто-то.

Тут же это пиво расходится по грязным измятым пластиковым стаканам, и все — вмиг нету его. Всех распирает дурка. Неимоверная просто дурка. Словами не описать. Все одеваются, выходят к трамваю, и мы едем.

Едем.

Еще — возможно сказать — что мы идем. Мы идем по земле. Это — наш шаг. Про таких, как мы, быть может, пел Цой. Теперь нет никого, кроме нас. Все остальные поражены болезнью сотовых телефонов. Они бьются за новые тарифы, за новые заставки и мелодии. Действовать дальше будем только мы.

Только мы.

Тогда-то и обнаруживает себя Гуй. При этом непонятно — это антиглобализм или идиотизм? Вечная молодость? Или точно так некий создатель языка новые слова сочинял?

Зе достает табличку, где черным по белому написано:


ГУЙ.


Он закрывает ею номер трамвая. Я замечаю, что все ухмыляются. Смех скачет по спинам, точно бес, и все его скрывают, как могут.


Гуй.


Что это? Смешно или как? В Древнем Китае Гуй — демон, полученный из тени человека, которого убили насильственной смертью. Но в русском языке это ассоциируется с хуй, то есть со словом из трех букв, и мне как бы и понятно, что китайский гуй тут не при чем.

Мне передают пиво.

— Гуй, — говорит Зе многозначительно.

— Гуй, — вторит ему Саша Сэй.

Девочкам, похоже, пофиг. Хотя нет, знают они, что там Гуй висит, и что это не просто так, это — и знак, и показатель всеобщего символизма, и прочее, и два прочих. Просто женский пол — это другой existence, они рожают, а мы созидаем.