Попив пива, мы вошли в узкий дворик. Демьян вынул косяк и принялся его мять и слюнявить.
— Поедем потом к Вас-сильевой, — сказал он ученым каким-то тоном, — она неплохо сосет. Не знаешь Вас-сильеву?
— Не.
— Да что ты знаешь вообще, Валера? В ящик в свой пялишься. Ты королеву рта когда-нибудь видел? Во. Щас увидишь. Там ваще пиздец! Там если что, и маман возьмет. Они погуляют, а потом дочка маману рассказывает, а маман — дочери. Вот увидишь.
Мы покурили. Я, так как на траву не силен, то сразу же и потерялся. Голова заговорила сама с собой. Если я что-то спрашивал у Демьяна, то Демьяна самого не слышал. Отвечал мне кто-то изнутри. Другое существо во мне ожило. Оно вело полемику с обратной стороны головы, и я не чувствовал никакого кайфа. Не представляю, как можно торчать от наркотиков. Даже — от легких. А Демьян о чем-то своем говорил, говорил. Может, с кем-то еще говорил. Может, грубил. Он любит грубить. Босяки вообще очень много о себе думают. На какой-то момент я потерялся, и мне виделись регистры процессора. Эта была единственная мысль, которая остановилась и зациклилась.
Сверху нависла тень.
Кулер ставят, подумал я.
— Есть чо? — спросил у меня незнакомец.
— Чо? — не понял я.
Мы мчали в трамвае. Людей было мало, и никто на нас внимания не обращал. Понятное дело — кому до кого теперь есть дело?
— Мы к Васильевой едем, — сказал я.
— Есть чо? — повторил незнакомец.
— Да слышь! — выпалил как из ружья Демьян. — Хули доебался? На, вот. На дне. Пятка. О слышь, братуха, куда пиво понес? Дай пива!
Это он к кому-то еще обращался. А тот спасовал, и дал пива.
— Братуха, ништяк, — сказал Демьян громко.
Тут-то народ ожил. Все на нас смотрели, но как-то искоса, боясь, что мы их взгляд перехватим и что-нибудь скажем. Пиво помогло. Процессор исчез. Близь прояснилась. Подошла кондукторша.
— Что ты смотришь, красивая, — обратился к ней Сергей, — да, я слишком молод для тебя! Не, я если что, позажигать могу. Сколько? Да, слышь, сколько есть — все мои. Сорок. Чего? И ч-чо? Ты, да я бос-сяк! Я по жизни босяк. Тебе это слово знакомо?
Когда мы выпили, меня уже порядком отпустило. Столбы фонарные выровнялись. Машины движение свое нормализировали. Посередине дороги торчащий постовой исчез, и не было его.
— Творческий план, — сказал Демьян.
Васильева, когда дверь открыла, Демьяну вовсе не обрадовалась. И была она камкой-то тройной, Вас-сильева. Закрою один глаз — соединяется она воедино. Сделаю зрение «стерео», вижу, что душа — отдельно, тело — отдельно, и еще нечто паразитическое, с пирожком в руках. Жует, радуется чему-то. Я даже думал, что она толстая. Но она, наоборот, была худой, стрючкообразной, а пирожок — может, его и не было вовсе. Может быть, я его сам придумал.