Дина, услышав в кустах шум, опасливо огляделась по сторонам и прижала палец к губам. Но из кустов появился опечаленный таджик с ободранной тушкой животного в руке.
– А может, и не было никакой старухи? – спросила с надеждой напуганная Люба. – Может, померещилось?
– Был старуха. Собака украл. Хорошая собака, полезная, друг человека, – возразил Миша.
– Шурка могла и сама убежать, – заспорила Люба. – Грозы напугалась и с ума сошла.
– Был старуха! – крикнул таджик. – Глаз даю, был. Ругался, палкой стену бил.
– А может, это видение? – упорствовала Люба.
– Видение собак ошейник не снимает. Видение не может. Старух был!
Миша сердито потряс в воздухе кулаком. Дина никогда не видела его таким сердитым. Взгляд ее упал на тушку в его руке.
– Что это у тебя? – спросила она.
– Мясо.
– А раньше кто был?
– Зверь.
– Какой зверь?
Дина заподозрила, что это белка, и страшно расстроилась.
– Варить надо, – заявил Миша, бросил мясо на землю и ушел за избушку.
Люба с Диной проводили взглядами его усталую спину. Шурку было жалко, белку тоже, но Мишу еще жальче. Конечно, рассудила Дина, он же тут не местный, жена, дети далеко. Был один друг, собака, да и та пропала. Но и ее жизнь нисколько не лучше. Что, например, ей теперь делать? Из-за чертова Бондарчука Света ее потеряет. Надо бы вернуться в Брусяны, где кино снимают, да только как? Дороги она не знает, Люба с Мишей от Бондарчука скрываются. Что делать-то, господи? Сидеть тут в лесу и белками питаться? А вдруг ночью снова Баба Яга явится? Нет, только не это.
Дина расправила на кусте выстиранные колготки и присела поближе к Любе.
– Люба, думаешь, кому жить трудней, взрослым или детям?
– Старикам, – ответила не задумываясь Люба. – Пока молодой, все преодолеваешь, силы есть, здоровье позволяет. А старикам невмоготу. Моя бабушка до восьмидесяти была здорова, а в восемьдесят два с ума сошла. Когда просветление находило, просила, чтоб Бог ее прибрал. А когда в голове темнело, так уж все. Лук с лотка в поселке воровала, материлась, не узнавала никого, из дому бегала. Поселок большой, мы объявления вешали, мол, потерялась бабушка, просим позвонить по телефону. Один раз милиционер ее привел, она банку фасоли в магазине взяла и отдавать не хотела. Плакала, ругалась, а возвращать – ни за что. Войну все вспоминала и продукты запасала на черный день. То сосиски засохшие за кроватью находили, то хлеба буханку. Спрячет и забудет. А молодая какая красивая была, веселая, плясунья. Только фото и осталось. Все проживает человек: и красоту, и здоровье, и ум. Ума у нее в старости меньше, чем у петуха нашего оставалось.