Эти золотые волосы он узнал сразу. И бросился к мальчику, поднимая его и удерживая железной хваткой бьющееся в судорогах хрупкое тело, потому что что-то тот уже себе повредил — с одной стороны спутанные влажные локоны были в крови…
Атия не владел собой совершенно. Он даже не плакал, — из груди вырывались отрывистые резкие хрипы, как будто у него не получалось даже вздохнуть, и глядя на это у самого горло перехватывало от ужаса. Мужчина действовал не раздумывая, по наитию, но верно: прижимал его к себе, гладил, проговаривая что-то ласковое и успокаивающее, чтобы только достучаться до мальчика, и укачивал, как младенца, шепча благодарности и молитвы, потому что чудовищное напряжение понемногу отпускало сведенное тело в его руках, а судороги переходили в дрожь.
Атию трясло всего, но припадок все-таки неохотно отступал. Его бурно вырвало горькой желчью, а потом наконец пришли слезы, выпуская все, что копилось внутри долгие месяцы с тех пор, как его превратили в игрушку для удовлетворения похоти. Постепенно он затих, уткнувшись лбом в плечо своему нежданному утешителю, лишь изредка тихонько всхлипывая…
Но стало отчего-то легко и хорошо. Его держали сильные руки — не грубо, не зло, не с равнодушной бесцеремонностью, а оберегая и согревая! Каким-то образом на плечах оказался кафтан, укрывая его наготу, чуткие нежные пальцы знакомо перебирали волосы, брезгливо отдергиваясь, когда натыкались на ошейник. Последнее, что Атия ощутил перед тем как измученное сознание соскользнуло в блаженное небытие, было что ему осторожно обтерли лицо, видимо использовав для этого его смятую одежду, которую он так и не надел на себя, уйдя от господина, — а затем ничего не стало, кроме мягкой темноты, укрывшей его плотным одеялом.
Мужчина оттер последние следы слез и рвоты с бледного личика доверчиво прижавшегося к нему мальчика, и тяжело вздохнул, глядя на слипшиеся потемневшие стрелочки ресниц: Алла Карим! Он же совсем дитя еще…
Рожден и жил свободным, воспитан был не для господской постели… Он гибнет здесь! И никакого яда не нужно для того, — ярость разъедала сердце, более горькая от осознания собственного бессилия.
Что можно сделать, чтобы избавить мальчика от непосильного для него жребия? Встать, взять его на руки сейчас и унести отсюда? Куда… и далеко ли они ушли бы? Продать наложника Фоад не согласится, даже если имелась нужная сумма. Выкрасть? Одна идея фантастичнее другой! Даже если придумать успешный план, спрятать мальчика негде. Разве что бросить все и бежать через полмира, попытавшись вернуть его на родину… И сложить голову обоим наверняка!