— Смерть бывает разной. Я мог бы приказать, чтобы твоя заняла не меньше недели… — мужчина жестко усмехнулся, следя за своим невольником и не узнавая его.
— Да, — в третий раз согласился Аман. Голову он все же поднял, но на своего господина по-прежнему не смотрел, как будто заглядывал в даль, видную ему одному.
Внезапно мужчина усмехнулся еще жестче, и, приблизившись к юноше, запустил пальцы в темные волны волос в подобии ласки.
— Но я считаю, что ночь в ожидании смерти уже сама по себе кара. Было бы преступлением лишать мир такой красоты и непревзойденного искусства… — с долей насмешки протянул господин Фоад.
Юноша коротко взглянул на него из-под руки: ты прав, мой любимый господин, страшнее ночи перед казнью, бывает только ночь в неизвестности. Я знаю. У меня их было много…
И как бы не хотелось поверить в чудо, услышать, что его признание тронуло мужчину и он прощен, но Аман слишком хорошо знал своего господина, чтобы всерьез поверить в это. Он не ошибся.
— Я не возьму на себя грех уничтожить такой дар Аллаха! Твой танец способен зажечь даже слепого, и по крайней мере двое из тех, кому посчастливилось видеть его, уже предлагали мне половину своей казны за тебя, — Фоад отошел и обернулся с жестокой улыбкой. — Я был более чем доволен тобой, и потому сейчас даже разрешу выбрать самому, в чей дом ты отправишься. Выбирай: Хагир-Баха либо же Сакхр аль Мансур?
Как ни жаль было расставаться с изумительным бриллиантом, которому воистину не было равных, но утратить его теперь пришлось бы так или иначе, а Аббас Фатхи аль Фоад мог позволить себе делать подобные подарки! Тем более врагам, при этом вместо мучительной и долгой казни, сохранив жизнь юноше признанием его достоинств.
Но не все из них уже были ему открыты! И ни один самый изощренный приговор не смог бы потрясти Амани сильнее — истинно, господину его не было равных в отыскании самых страшных кар для провинившегося… Юноша пошатнулся, и на какой-то момент показалось, что он попросту упадет на плиты без чувств, но Аман выпрямился, впившись ногтями в ладони, чтобы придти в себя.
— Выбор? — переспросил он, глядя на мужчину широко распахнутыми глазами, в которых стремительно разверзалась стынущая бездна.
Аллах, я не думал, что ты будешь настолько суров, господин мой…
— Твоя милость безгранична, — обескровившиеся губы дрогнули в ядовитой горечи улыбки. — Я полагаюсь на нее и твое решение.
О да, кто лучше — Хагир, сам низкий, ненасытный раб сладострастия или Черный Мансур, о котором поговаривали, что он знается с магией и который уже советовал Фоаду поучить его наложника плетью! Но на самом деле не имя, ничто другое значения не имели… Свой приговор он слышал.