Равиль упрямо продолжал свое сомнительное занятие, не реагируя на замечание, хотя, к тому же, наверняка был голодным — день с заходом в Марсель выдался долгий и насыщенный.
— Можно подумать, что ты за столом у королевы! Ешь как тебе удобно.
— Нет, — тихо отозвался юноша, решительно покачав головой. — Если я не сделаю один раз, то потом тоже могу забыться и опозорюсь.
Мужчина только тяжело вздохнул: что и требовалось доказать. Равилем по-прежнему двигало не стремление к чему-то высокому, а неуверенность в себе и своем положении, безжалостно подгонявшая вперед. Юноша изменился внешне, с виду, а внутри… Просто он привык — бороться за каждый день, не щадить и не жалеть себя.
Тоже, в принципе, похвальное качество… Но тогда, когда в нем есть нужда!
Ожье поднялся и, недолго думая, обнял мальчика, прижимая к себе.
— Малыш, — он успокаивающе поглаживал крутые кольца волос, — успокойся… Расслабься хоть немного! Никто тебя ни к чему не принуждает. Я тебя одного не брошу… Можешь вообще тарелки вылизывать!
Шутка вышла корявой, так и сказана была через силу.
Равиль отстранился, заглядывая в лицо:
— Почему? — серьезно спросил он.
Ожье замешкался, но нашел единственный верный ответ:
— Потому что ты мне нравишься.
— Почему? — настаивал юноша, слегка нахмурившись.
— Как же ты можешь не нравится? — усмехнулся Ожье, перечислил. — Стойкий, смелый… и хитрый… маленький рыжий лисенок!
— И красивый, — полувопросительно уточнил Равиль.
— Очень красивый, — подтвердил мужчина, — но это не самое важное.
Он снова сел, не отпуская юношу от себя и продолжая гладить его по плечам, спине, волосам. Равиль притих, прикусив губу… и не задал следующего вопроса, который интересовал его больше всего.
Странные были ощущения: юноша уютно свернулся у него на груди, примолк и судя по всему разомлел от успокаивающих прикосновений, — даже помуркивал что-то, уткнувшись носом мужчине в плечо, кажется совсем не возражая против того, что его опять держат на коленях и крепко обнимают.
Момент для поцелуя, перехода к более откровенным действиям — для Ожье был более чем удачным! Но… трогать его почему-то не хотелось, чтобы ненароком не разорвать тонкую ниточку доверия, не разбить мгновения нежности.
Да и то, прыгнуть в кровать никогда не поздно, а вот много ли подобных минут было у Равиля в жизни? Сомнительно!
И ведь таким как он труднее всего: там, где кто-то другой сдастся, опустит руки, посетовав на всеобщую несправедливость, обидится, или хотя бы даст волю гневу, слезам, снимая напряжение, — Равиль будет только крепче сжимать себя в кулак. Потому что мир таков, что именно уязвимость, слабость — самое страшное преступление в нем, оно всегда наказуемо. И уж конечно не всем везет на поддержку и помощь!