, но в восточной политике стал несчастьем для Рейха. Не потому, что он имел формат крупного оппонента, а потому – и это потрясает больше всего – что будучи мелким хвастуном, нашел себе поддержку в главной ставке. Что когда-нибудь должны счесть символичным при оценке некоторых событий.
Проблема истинной и ложной гегемонии встает, таким образом, и здесь. Б[орману] была оказана высокая честь, мы все приветствовали бы человека, обладающего здравым смыслом и стремлением работать. Но если он, тот, который за 20 лет не явил ни одной собственной идеи, не создал и не защитил ни одной организации, хочет сейчас изображать судию в приемной фюрера, то конфликты, которых я так хотел бы избежать, должны были возникнуть. Так как прочие р[ейхс]л[яйтеры] слишком редко бывают у фюрера, все пожелания проходят через Б[ормана]. Он знает этому цену и заботится о сохранении такого положения дел.
Проблему ложной гегемонии я мог в яснейшем «свете» наблюдать все эти годы у обоих своих р[ейхс]комиссаров. Сначала как на ладони у Коха, затем и у Лозе. Первый был сразу против «Берлина». Не имея и понятия о Востоке, он был верен своей идее – мол, приказ править Востоком при помощи кнута и жестокости дан фюрером. У К[оха] есть практическая жилка для конкретных экономических задач, но для политики – ни малейшей. Прежде сторонник большевизма, восторгавшийся русской молодежью, сочинявший вздорнейшую чушь о единстве восточно – прусской и русской территории («Становление Востока», 1934), сейчас он и на самых крупных собраниях именовал все народы Востока неполноценными. Будучи главным чиновником рейхана Украине, он вопреки всем инструкциям опубликовал 1.1.44 в «Укр[аине]цайтунг» воззвание, в котором самым жирным шрифтом было напечатано, что народ У[краины] «не обладает богатой историей»! Ничего более глупого и сказать было нельзя. Все покушения на его сотрудников совершенно точно являются расплатой с ним за его речи, дела и пр. Я надеялся, что Лозе со своей основательностью воспрепятствует всяким внезапным веяниям в Остланде и как человек с берегов Балтики войдет в курс дела. Он обленился, при критике впадал в то же неистовство, в которое впадают филистеры. Многие чиновники из его окружения подзуживали его, великого р[ейхс]к[омиссара], с К[охом] была установлена тесная связь: планировалось отделение [от центра]. При этом назойлив и глуп. Как прежде мел[кие] бароны [шли] против герцога, как курфюрсты против кайзера. То есть столь же плох, как и другой гауляйтер, в Осло[1179]. Тот был уже по натуре своей заносчив, там стал невыносим. Все это люди, полезные в определенных рамках, но не ощущающие новых горизонтов и поэтому срывающиеся. Таких надо держать на коротком поводке. Но поводок в Ковно и Ригу был слишком длинным, осознание себя «очень бывалым гауляйтером» слишком прочным, надежный тыл за спиной слишком подбадривающим. Вывод: там принципиально должны сидеть лишь те, кто может быть отозван министром. Иначе нельзя взять на себя ответственность. Об этой проблеме сейчас пишутся докладные записки.