в истории имело место не однажды. Это Рим стерпит. Он увековечит имена нескольких тысяч новых мучеников, и взоры укрепившихся в вере вновь устремятся ввысь к Святому Престолу, коему эти жертвы и предназначались. А вот новый мир, созидающий себя сам, мир без Рима – это преступление, и реакция на него – готовность при случае действовать заодно с большевистской преисподней. – Клерикал и вице – бургомистр Вены
[380] обратился с письменным призывом ко всем носителям «европейской» мысли (католицизм, демократия, большевизм) объединить свои усилия в борьбе с нами.
С этими ребятами следовало бы поступить так же, как это делают в Мадриде и Барселоне. Ведь в беспризорности Испании римская церковь виновата как никто другой, так что, наблюдая за испанской трагедией, я испытываю противоречивые чувства. Если клерикализм действительно одержит верх, то подлая месть не заставит себя ждать. Надо надеяться, что генералы, если они победят, успели осознать нужды нашего времени и, сохранив католичество, национальную религию испанцев и итальянцев, тем не менее, навсегда исключат священников из государственных структур и народного правительства.
В противном случае Великий инквизитор Шиллера[381] вновь приступит к своему ремеслу – удушению душ.
После съезда партии[382] вновь нахожусь в [госпитале] Хоэнлихен. Перенес эти дни лучше, нежели опасался. Атмосфера съезда отличалась сплоченностью, какой до сих пор не бывало; фюрер счастлив и полон сил. В своем выступлении на конференции деятелей культуры я, говоря о явлениях мировоззренческого порядка, позволил себе как официальному лицу пойти в их трактовке на несколько шагов дальше. Тезис о том, что к вере как мировоззрению прошлого вполне можно относиться благоговейно с эстетических позиций, был понят. То, что Ницше, Вагнер[383] и Лагард[384] столь же официально приравниваются к пророкам, будет осознано. Большая речь фюрера стала подтверждением значимости моей нелегкой борьбы, в особенности та ее часть, где он говорит, что христианская эпоха имела христианское искусство, а у национал – социалистической эпохи есть искусство национал – социалистическое! Тем самым был четко обозначен факт смены одной эпохи другой.
Во второй половине дня, перед тем как выступить с речью, я был у фюрера – он должен был поставить свою подпись на наградных грамотах. Он заметил: «Обе ваши речи были превосходны. Что до моей, то я полагаю, она вам понравится». И, смеясь, похлопал меня по плечу.
Теперь смельчаки, которые мысленно призывали конец «эры Розенберга», вновь «меняют знамена» – пусть на время.