— Ну так, — удивленно («Надо же, уже все прознали!») взглянул на парторга Петр.
— А что это за должность? — продолжал свое наступление Ломов. И сам же ответил: — Офицерская! А вас назначили. Выходит, верили, что справитесь. И мы так же думаем.
— Но, Федор Иванович, — взглянул на парторга Трайнин, — тогда война шла...
— А сейчас? — вопросом на вопрос ответил Ломов. Повторил: — А сейчас, Петр Афанасьевич, разве не война? Еще какая! Хозяйство надо восстанавливать, хлеба не хватает. И кому как не нам, коммунистам, быть сейчас, как в армии выражаются, в первой цепи атакующих? Верно я говорю?
— Верно-то верно, но...
— Вот и хорошо, что вы поняли, — словно не заметив трайнинского «но», удовлетворенно кивнул головой Ломов. Взглянул на Лазарева. — Так что, Иван Евграфович, будем считать вопрос с назначением Петра Афанасьевича решенным?
— Конечно! — пристукнул по столу ладонью директор. И добавил успокаивающе: — Вы, Петр Афанасьевич, не сомневайтесь. Уверен, — справитесь! Технику вы знаете, с людьми, думаю, общий язык найдете. Оно и то — Герой, член партии! За вами пойдут! Ну а если в чем-то прижмет, приходите, посоветуемся. Договорились?
— Так точно! — не заметив, что отвечает по-военному, поднялся со стула Петр. — У кого дела принимать?
— Познакомитесь, — усмехнулся Лазарев. — Думается, он ждет вас не дождется...
— Кстати, Петр Афанасьевич, — добавил парторг, — ваш предшественник — дипломированный инженер. С Кубани, по эвакуации к нам прибыл. Но... Честно скажу, без сожаления мы отпускаем его. И дело свое он знает, по характеру покладистый, а с механизаторами общего языка так и не нашел. Без душевного огонька человек.
— Ну это вы слишком, Федор Иванович, — возразил Ломову Лазарев. — План-то хлебопоставок мы всю войну выполняли и перевыполняли. Значит, техника не подводила, механизаторы работали хорошо...
Но все это директор сказал таким тоном, что Петр понял: тот полностью согласен с оценкой, которую дал теперь уже бывшему главному механику совхоза парторг.
«Да не вина это ваша, а беда!»
Предшественник Петра действительно оказался человеком своеобразным. Весь какой-то помятый, суетливый. Но особенно поражали его глаза. Темно-карие, почти черные, они смотрели на мир безразлично, что никак не вязалось с лицом, на котором, казалось, жила каждая мышца.
Встретил он Петра прямо-таки восторженно. Узнав, что тот будет принимать у него дела, быстро забормотал:
— Слава богу, слава богу! А то уж я думал...
Что он думал — не сказал. Вспомнив, что не представился, протянул узковатую ладонь:
— Николай Исакович...