— Здорово, Петр Афанасьевич, — степенно ответил кузнец. — Проведать, знать, пришел? Ну спасибо тебе за уважение. — Перевел взгляд на Николая Исаковича, нахмурился, молча кивнул начальству.
— А что это ты меня, Силантьич, по имени-отчеству величаешь? — спросил Петр. — Раньше-то Петрухой кликал.
— Hy-y сравнил! То ж раньше было. А теперь какой ты Петруха? Эвон, Герой, вся грудь в орденах. Посмотреть пришел, аль себя показать?
— Не угадал, Силантьич, — сказал Трайнин. Кивнул на стоявшего рядом Николая Исаковича, пояснил: — Дела я у вашего главного механика принимаю.
— Эвон ка-ак! — удивленно протянул Силантьич. — Получается, в начальство выходишь?
— Да уж получается, — развел руками Петр. И уже озабоченно спросил: — А скажи-ка ты мне, Силантьич, кто это так халтурно инвентарь отремонтировал?
— Это какой же такой инвентарь? — вопросом на вопрос ответил кузнец. — Тот, что у кузни... Так я его еще и не принимался ремонтировать, Петр Афанасьевич.
— Как, не принимались?! — встрепенулся молчавший до этого Николай Исакович. — Вы же мне еще на той неделе доложили, что все отремонтировано!
— Ну доложил... Обманул, стало быть! — сердито ответил Силантьич. И — обращаясь к Трайнину: — Он, механик, меня и толкнул на тот обман, Петр Афанасьевич. Представляешь, привезли все это и чтобы в неделю сделать! Я — ему: а с кем? У меня ни кочегара, ни горнового. Один как перст. А он и слушать не хочет — делай, дескать, как знаешь. И ушел. Через неделю — снова в кузню. Лентяем обозвал. Это меня-то?! Ну и я, чтоб не цеплялся он, подклепал кое-где для виду да и доложил — сделал, мол. А какое там сделал!
Силантьич, удрученно махнув рукой, круто развернулся и ушел в кузницу. Петр, проводив его глазами, сказал, не глядя на своего предшественника:
— Кстати, Силантьич здесь еще до моего прихода в совхозе работал. И никогда лентяем не был! Мастерством своим на весь район знаменит!
— Нам сейчас не до славы, товарищ Трайнин, — устало отозвался Николай Исакович. — Да вы и сами скоро это поймете. Вот побудете в моей шкуре...
— А я в своей собственной шкуре хочу остаться! — резковато отрезал Петр. — Только в своей! И прежде чем что-то требовать с людей, постараюсь создать условия. Ну а оскорблять, тем более таких, как Силантьич.... Неужели вы так ничего и не поняли, Николай Исакович!
— Ну, допустим, кузнеца я зря обидел, моя вина...
— Да не вина это ваша, а беда! Беда в том, что вы всех людей на один аршин мерите. Для вас, видно, что Силантьич, что тот тракторист нерадивый — все едино. А они ведь разные. Разные, Николай Исакович! И подхода к себе разного требуют!