«Но, Лу, что это за письмо! Так пишут маленькие пансионерки. Что же мне делать? Поймите меня: я хочу, чтобы Вы возвысились в моих глазах, я не хочу, чтобы Вы упали для меня ещё ниже. Я упрекаю Вас только в одном: Вы должны были раньше отдать себе отчёт в том, чего я ожидал от Вас.
Я думаю, что никто так хорошо и так дурно, как я, не думает о Вас. Не защищайтесь, я уже защищал Вас перед самим собой и перед другими лучше, чем Вы сами могли бы сделать это. Такие создания, как Вы, выносимы для окружающих только тогда, когда у них есть возвышенная цель.
Как в Вас мало уважения, благодарности, жалости, вежливости, восхищения, деликатности, — я говорю здесь, конечно, о самых возвышенных вещах.
Что Вы ответите мне, если бы я Вас спросил: „Достаточно ли Вы храбры? Способны ли Вы на измену? Не чувствуете ли Вы, что когда к Вам приближается такой человек, как я, то Вы во многом должны сдерживать себя?“
Вы имеете дело с одним из наиболее терпеливых, наиболее добрых людей, мой аргумент против мелкого эгоизма и маленьких слабостей, помните это твёрдо, — только отвращение. А никто так быстро не способен получить чувство отвращения, как я. Но я ещё не вполне разочаровался в Вас, несмотря ни на что. Я заметил в Вас присутствие того священного эгоизма, который заставляет нас служить самому высокому в нашей натуре. Я не знаю, с помощью какого колдовства Вы, взамен того, что дал Вам я, наделили себя эгоизмом кошки, которая хочет только одного — жить.
Фридрих Ницше и Лу Саломе.
Прощайте, дорогая Лу, я больше не увижу Вас. Берегите свою душу от подобных поступков и впредь имейте ещё больший успех у других, чем Вы когда-либо имели у меня.
Написав мне, Вы непоправимо порвали со мной. Я не прочёл Вашего письма до конца, но того, что я прочёл, достаточно».
И его довольно-таки беспощадный приговор:
«Если я бросаю тебя, то исключительно из-за твоего ужасного характера. Не я создал мир, не я создал Лу. Если бы я создавал тебя, то дал бы тебе больше здоровья и ещё то, что гораздо важнее здоровья, может быть, немного любви ко мне».
Сам Ницше после мучительного разрыва с Лу говорил, что она — это «воплощение совершенного зла». Кто знает? Ведь в некоторых головах уже мелькала мысль, что наиболее тонким воплощением идеи Люцифера могла бы стать абсолютно духовная женщина, полностью освободившаяся от всяких проявлений женской душевности…
Однако он же писал, что «вряд ли когда-либо между людьми существовала большая философская открытость», чем между ним и Лу.
В полном отчаянии он ищет в самом себе и вне себя спасительный идеал, противоположный своему внутреннему существу. Ещё в августе 1882 года Ницше однажды прочитал Лу некоторые фрагменты собственных заметок, предназначенных им специально для её ушей, среди которых есть такое признание: