Сменивший Крючкова новый председатель Комитета госбезопасности В. В. Бакатин на первом же совещании руководящего состава объявил, что он пришёл, «чтобы уничтожить КГБ». С чем и успешно справился за несколько месяцев.
Разгром ГКЧП ознаменовал переход ползучей контрреволюции в стране, действовавшей при активной поддержке западных реакционных сил, в новое качество, в завершающую стадию, период открытой борьбы против социалистического строя и советской власти.
Пошёл обратный отсчёт времени.
Декабрь 1991 года. Беловежский сговор. Руководители трёх республик подписывают соглашение о создании невнятного образования — Содружества Независимых Государств. Советский Союз прекращает существование. Первый, с кем Ельцин делится долгожданной радостью, — президент США Джордж Буш-старший. Тот тоже несказанно рад.
Октябрь 1993 года. Завершение антиконституционного переворота в России. Ельцин расстреливает Верховный Совет Российской Федерации. Гибнут сотни людей. А с ними — и советская власть…
Вместо заключения
А СУДЬИ КТО?
Народная мудрость гласит: от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Когда-то, в советское время, большинство людей всерьёз эти слова не воспринимали — обычная честность и порядочность надёжно оберегали их свободу, а даже самый скромный образ жизни был далёк от того, что принято считать бедностью.
Сейчас же пророческий смысл пословицы вряд ли у кого вызывает сомнение. А вернул к жизни это фольклорное наследие Ельцин, упрятав за решётку участников ГКЧП. Его приближённые — вице-президент Руцкой и председатель Верховного Совета РФ Хасбулатов, горячо убеждавшие доверчивый народ в том, что этот шаг был необходим для утверждения в России «подлинной демократии», вскоре тоже окажутся на нарах.
Многие считают, что арест и первые дни в неволе привели Крючкова в смятение, и в подтверждение этого домысла цитируют «покаянное» письмо в адрес Горбачёва. «Уважаемый Михаил Сергеевич! — писал Крючков. — Надо ли нас держать в тюрьме: одним под семьдесят, у других со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то мне очень стыдно! Вчера прослушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает…»
Вроде бы и сам Крючков в своих воспоминаниях подтверждает, что он находился тогда, особенно 22 августа, скажем так, «не в своей тарелке»: «Физическое и моральное состояние было тяжёлым: бессонные ночи, полёт в самолёте, дорога в Солнечногорск[198]. Сон буквально валил с ног, глаза открывались с трудом. Личный обыск, протокол, другие формальности, связанные с задержанием, понимание разумом своего состояния — всё сливалось вместе в огромную давящую тяжесть».