Ева вспоминала ночи, когда она тайком пробиралась в гостиную и вслепую, на ощупь, едва прикасаясь к скользким прохладным клавишам, извлекала тихие звуки. Такие тихие, что они напоминали звук падающих капель дождя. Только эти ночи и мирили ее с домом Боруха.
Они шли с Наумом на прогулку, и пакетик со сластями теперь несла Ева. У магазина «Бати» Наум останавливался, смотрел в зеркальную витрину, поправлял галстук-бабочку. На углу Александровской и Пушкинской их поджидала Эттли. На ней всегда были нитяные перчатки и круглая шляпка с крашеным куриным перышком. Эттли любила Наума и темпераментно ненавидела Еву.
Покачивая бедрами, Эттли шла им навстречу. Она проходила мимо, едва не задевая Еву округлым дебелым плечом.
Наум окликал ее, и тогда она разыгрывала не слишком убедительное удивление.
— Я вас не узнала, Наум, — говорила Эттли, не глядя на Еву. — Вы, кажется, изменились, Наум.
При этом она старалась стать рядом с Евой, чтобы Науму яснее была видна разница между нею и Евой. О, это была заметная разница! Рядом с тоненькой худышкой Евой крепкая, белокожая, полногрудая Эттли выглядела словно налитое яблоко.
— Ваша невеста не полнеет, Наум, — говорила Эттли, — ей не помогает даже жирная пища. Я же вижу, что кухарка реба Боруха почти каждый день покупает курицу, а фаршированная рыба у них бывает через день. Чтобы не потолстеть на такой пище… Я думаю, у нее плохая кровь.
Ева в таких случаях молчала, а Эттли переходила в открытое наступление.
Она спрашивала:
— Наум, сможет ли она родить вам много детей? — и в голосе Эттли звучало явное сожаление, что Наум, ее Наум, до сих пор не смог понять такой простой истины: до чего же он ошибся в выборе невесты.
Наум не возражал, он предпочитал отмалчиваться.
— Нет! Нет, не сможет она родить здоровых детей! — убежденно продолжала Эттли и мерила Еву взглядом, в котором было и сожаление к такой незадачливой сопернице и яростная насмешка.
— Вы посмотрите на нас, Наум, вы только повнимательнее присмотритесь! — И Эттли легко поворачивалась перед Наумом.
Наум заинтересованно, оценивающе смотрел на обеих девушек, и в его сонных глазах мелькало восхищение толстушкой Эттли. Эттли мгновенно ловила его взгляд, с уничтожающим пренебрежением бросала в сторону Евы:
— Черная тощая галка!
И уходила, дразняще качая бедрами.
Наум провожал ее тоскливым взглядом и говорил Еве с вялым восхищением:
— Эта Эттли… — Он махал рукой, не в силах выразить то, что чувствовал.
Ева молчала, в ее бездонных черных глазах мелькал какой-то огонек, но Наум не замечал его и говорил: