— Не сердись, — продолжала Лада, — и прости меня. Вчера приехал папа Митя, и мне снова хорошо. Теперь я спокойна.
Леня продолжал раздумывать над словами Лады, но долго он не смог думать, потому что она открыла калитку и сказала:
— Забери свой велосипед, и пойдем туда, под старую грушу. Расскажешь, как гостил у бабушки. Мне это интересно.
Леня покорно забрал велосипед, и они пошли через школьный двор под старую грушу, где стояла врытая в землю круговая скамейка.
— Я тебе даже немножко завидовала, — продолжала Лада, идя рядом и слегка касаясь плечом его плеча, — если бы у меня была жива бабушка…
В ответ на ее слова Леня легонько тренькал звонком велосипеда, он не понимал, что тут особенного, если жива бабушка. У него было две живых бабушки и два деда и уйма разных теток и дядюшек, и еще двоюродных братьев и сестер. Их было столько, этих двоюродных братьев и сестер, что он даже не всех помнил по именам. Все эти родственники не очень-то дружно жили между собой, родственники отца не любили родственников матери и наоборот. Они всегда враждовали, и каждый пытался перетянуть Леню на свою сторону. Но разве это можно объяснить Ладе, если она и ее папа Митя дружат с чужими семьями так, словно они самые близкие родичи?
Лада и Леня стояли друг против друга, но смотрели в разные стороны, хотя краешком глаза Леня рассматривал Ладу, а Лада как-то умудрялась видеть Леню. Она видела, что он вытянулся, стал даже немного сутулиться, словно стеснялся своего роста, волосы у него выгорели, а глаза потемнели, и на верхней губе стал более заметен пушок.
И Лада показалась Лене другой. У нее было прежнее открытое выражение лица, но сейчас он увидел, что у нее красивая тонкая шея, и еще он увидел, что ей стал тесен в груди сарафан, а может, не тесен, а просто заметнее стали округлости грудей. Он опустил глаза и не решался их поднять, чтобы не выдать своего волнения.
— Лучше сядем, — сказала Лада и села первая. Тогда сел и Леня.
Он сел неловко, бочком, взял прутик и принялся рисовать узоры, но земля вокруг скамейки была плотно утоптана, и рисунок не получался.
— Что ты рисуешь? — спросила Лада и коснулась его щеки. — У тебя тут грязь, я сотру… Разве ты ехал через лужи?
Она прикоснулась к его щеке тем же жестом, как некогда это сделала ее мать Мария, впервые встретившись с ее отцом. Да откуда было знать Ладе, что было когда-то с ее матерью и что у нее те же жесты, тот же голос, такой же заостренный подбородок и нежная кожа, что были у ее матери? Ничего этого Лада не знала.
Ее прикосновение было как ласка, и Леня вспыхнул от смущения и радости, поднял на нее взгляд и тут же снова опустил.