Эти ведьмы не горят (Стерлинг) - страница 163

Так и подмывает что-нибудь в нее швырнуть, разбить, расколотить вдребезги. Бесит, что Бентона окружает роскошь, а мой дом сгорел дотла по его вине. По его вине погиб мой папа, а у меня не осталось ничего, ни единой памятки. Все, к чему прикасался отец, превратилось в пепел.

Магическая сила вихрится внутри, умоляя зажечь спичку. Дать свободу стихии, способной бушевать по-настоящему.

– Ханна, что ты здесь делаешь?

Магическая энергия и адреналин захлестывают организм. Руки дрожат. Воздух кружит по ванной, треплет волосы. Я тянусь в карман за спичками.

Щелк-щелк-щелк – это Бентон взводит ружье, и по спине у меня бегут мурашки. Наверное, парень вернулся после того, как я осматривала его комнату.

– Зря ты так, – говорит Бентон чуть ли не с огорчением. – Неужели нельзя было оставить меня в покое?

Я оборачиваюсь: Охотник стоит неожиданно близко, ружье в паре дюймов от моего лица.

– А ты оставил мою семью в покое? – Я сжимаю кулаки, уплотняя стиснутый в них воздух.

Бентон приближается еще на шаг, приставляет дуло к моему лбу.

– Я стреляю быстрее, чем ты колдуешь.

Выпускаю воздух из ладоней.

– Где Вероника? Что ты с ней сделал?

– Она пока жива. – Рука Бентона дрожит, но от холода или от страха, я не знаю. – Зря ты пришла. Мне не хотелось тебя убивать.

– Моего отца ты убил без проблем.

– Ханна…

Мы оба вздрагиваем от пронзительно громкого звонка моего телефона. Ружье опускается. Буквально на дюйм.

Но мне этого достаточно.

Я изо всех сил толкаю Бентона. Мы валимся на пол, сотовый и ружье летят в разные стороны. Дом ходит ходуном: я призываю на помощь все стихии, которых могу коснуться. В ванной прорываются трубы. Ветер разделяет нас, подталкивает ко мне телефон, и я отвечаю на звонок.

– Это Бентон! Он хочет… – Срываюсь на визг, потому что парень стискивает мой затылок и пинает меня, оттаскивая подальше от телефона. – Бентон, на надо! Не надо нас убивать! – Вместо крика получается хрип, потому что он хватает меня за горло.

– Еще как надо.

Бентон поднимает ружье и замахивается им.

Когда я прихожу в себя, болит каждая клеточка тела. Начинается боль с головы (куда, похоже, пришелся удар) и растекается до пальцев ног. Меня словно с лестницы сбросили.

А может, и впрямь сбросили.

Веки разлепляются с трудом, и от света глаза пронзает свежий болевой импульс. Когда зрение восстанавливается, я понимаю, что лежу на дорогой черной коже: меня запихнули на тесное заднее сиденье двухдверной спортивной машины.

Рядом Вероника.

Пытаюсь позвать ее, но не могу. Рот заклеен клейкой лентой, неудобство от которой замаскировано болью, растекающейся по телу. Никаких членораздельных слов сказать не могу, получается только гортанный рокот.