– Мелочь, конечно, но я подумала, что ты захочешь излить свои чувства в творчестве. Когда будешь готова. – Морган топчется на месте и, похоже не знает, куда девать руки. – Мне хотелось бы помочь тебе чем-то еще.
– Спасибо. Это… очень здорово… – Забота Морган пробивает неприступную стену, которой я окружала себя, кирпичик за кирпичиком.
Кладу пакет на кровать. Слезы льются рекой, грудь сжимается, сдавливая разбитое сердце, не давая нормально дышать.
– Мне ужасно жаль. – Морган кладет руку на мою спину. – Как жаль, что так вышло.
Я поворачиваюсь и падаю в ее объятия.
Мы стоим так долго-долго.
Мы стоим так, пока мои душевные раны не начинают затягиваться.
* * *
Похороны отца закончились час назад, а я не могу сдвинуться с места.
Вопреки моей просьбе на церемонию собралось много людей. Стараниями окружного прокурора, папиной начальницы, сообщение о его гибели мелькало в новостях. После пожара я не могу сидеть в интернете. Новостная лента пестрит фотографиями Бентона. Порой появляется служебное фото папы. Ненавижу этот снимок! На нем вовсе не чумовой весельчак, которого я знаю.
Которого я знала.
Я хотела скромную церемонию, а на кладбище присутствовал личный состав полиции Салема. Прибыли все ведьмы нашего ковена, некоторые даже из Аризоны прилетели. И, разумеется, Джемма с родителями. И папины однокашники по университету. И мамины коллеги. И Лорен с детективом Арчером. У отца было столько друзей…
Но мне хотелось побыть с ним наедине. В последний раз.
Именно потому я здесь. Сижу возле его свежезасыпанной могилы.
Льет дождь – как же без него? – и лишь объединенные усилия воды не дают мне расклеиться окончательно.
«Папа…» Я протягиваю руки к земле, нащупывая хоть малейшие следы его присутствия. Не чувствуется ничего. Ни искры жизни. Ни следа магии. Не понимаю я такую реальность. Не понимаю, как жизнь может продолжаться без папы. Бессмыслица полная!
В поисках признаков жизни я запускаю руки в рыхлую почву и тяну.
Медленно, очень медленно из земли пробивается цветок и раскрывает лепестки. От натуги сбивается дыхание. Так тяжело быть не должно, но препарат Бентона делает каждое магическое действие болезненным. Ладно, хоть цветок я вытянула. Он живой. Явное доказательство того, что я по-прежнему Стихийница.
Победе я радуюсь недолго.
Каждая не пропитанная горем секунда вызывает невыносимое чувство вины. Каждая улыбка – оскорбление папиной памяти. Смех – кощунство. Знаю, отец не хотел бы, чтобы я так терзалась, но по-другому не могу. Не представляю, что мне когда-нибудь станет легче.
Еще есть Бентон.