— Я ждал тебя, — пролился из шатра мягкий голос. Вэл приоткрыла рот, но заговорить не сумела. — Входи, дитя.
Тело подчинилось голосу, а не желаниям Вэл.
Отбросив полу шатра в сторону, Вэл вступила в круг полной темноты и лишь секундой позже поняла, что перед ней появилось высвеченное подвешенным под куполом шатра алым фонарём пространство.
В центре круга стояло кресло, в котором сидел мужчина. Глаза его были закрыты, тёмные волосы сплетались в косы, змеями спускавшиеся по груди. По лицу — бронзовокожему, с высокими скулами и тонким носом — было не прочесть возраста.
— Дитя, ты так испугана, — снова заговорил с ней хозяин шатра и только теперь открыл глаза. Вэл сглотнула — радужка показалась ей алой, но тут же стала каре-золотой, почти привычной. — Но ты шла именно ко мне.
И снова ноги сами собой понесли её вперёд. У кресла Вэл рухнула на колени.
— Говори.
Получив не то приказ, не то разрешение, Вэл судорожно вздохнула. Она ни о чём не хотела рассказывать, но не смогла сдержаться и за четверть часа выложила незнакомцу всё о себе.
Она говорила о том, как потеряла мать и отца, о том, как с ней была жестока тётка, о том, насколько никчёмной ощущает себя. Она захлёбывалась словами, а после и заплакала, а то алые, то золотые, то карие глаза незнакомца не отрывались от её лица, будто он старался не только услышать каждое слово, но и впитать каждую её эмоцию.
И наконец схлынули и слова, и слёзы.
— Позволь мне помочь тебе, дитя, — в голосе была всё та же мягкость.
Вэл посмотрела на него и опасливо кивнула, хотя ей так и хотелось возразить, что тут ничем не поможешь.
Он чуть наклонился вперёд, погладил её по щеке, вытирая слёзы, пробежал кончиками пальцев по шее. Странная ласка оказалась приятной, Вэл хотелось прикрыть глаза, но она заставила себя смотреть. Отчего-то это было так же важно, как пойти сегодня на ярмарку одной.
И тут хозяин шатра, не меняясь в лице, погрузил правую руку ей в грудь. Она так легко прошла в тело, точно Вэл не была из плоти и крови. Хватая ртом воздух — не от боли, от неожиданности — Вэл смотрела на то, как в неё входит чужая ладонь, как она тонет в ней, а следом — запястье, предплечье почти до локтя.
Оставаясь бесстрастным, хозяин шатра что-то делал с нею, делал внутри неё, и Вэл не знала, кричать от ужаса или благодарить его.
Время растянулось, в ушах нарастал шум, перед глазами поплыло тёмное марево. Вэл бессильно уронила голову на грудь, теперь уже почти не различая чужой руки. Она представила себя нанизанной на иголку бабочкой, и этот образ заставил её потерять сознание.