Саша тогда заглянул утром в служебный буфет выпить кофе. Там уже устроились за столиком Лебединская и Ваня, которых Великовский тоже выдернул на репетицию с утра пораньше. Ваня махнул ему рукой, приглашая присоединиться, и отказаться было уже неудобно, хотя Саша предпочел бы побыть в тишине и одиночестве. Ну или хотя бы не в одной компании с Лебединской. Однако делать было нечего, пришлось присесть рядом. Ваня тоже пил кофе, без сливок и без сахара. Перед Лебединской стояло блюдце с нетронутым пирожным, к которому Ваня то и дело обращался взглядом и, очевидно, мыслями.
— Знаешь, это что-то потрясающее было! — рассказывала Лебединская с воодушевлением. — Причем костюм совсем простой, не стали ничего придумывать. Там свет такой красивый, и вот этот луч играет на белой рубашке, и больше ничего не надо. А то в прошлый раз хвосты какие-то были, перья, чуть не рога… И такая пластика, такой артистизм! Он очень тонко чувствует всегда, как встать, как повернуться. И очень органичен в то же время, без наигрыша. Этот вот момент, знаешь, когда он в зимнем лесу, один, и как бы разговаривает сам с собой… Это космос! Что-то такое… пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит. Прямо до слез, веришь ли…
Саша, в отличие от Вани, слушал внимательно: Лебединская конечно вредная, но ее профессиональное мнение кое-что значит.
— Про кого это она? — спросил Саша, когда Лебединская ушла, оставив Ване свое пирожное.
— Да про младшего своего, про кого ж еще?
Ваня допил кофе и, увидев в Сашиных глазах непонимание, пояснил:
— Про внука. Да, представь себе. Она такая… верная супруга и добродетельная мать. И внуков у нее трое — мальчик, потом девочка и потом еще мальчик. И вот младший в детском саду на утреннике зайчика играл. Как это… «Заюшкина избушка», во. Очень сильное произведение. Я в детстве тоже плакал, когда мне вслух читали. Ну и внучок там, значит, блистал. Унаследовал от бабушки артистическую жилку.
Теплое домашнее слово «бабушка» совершенно не вязалось с Лебединской. Саша представил, как она до глубокой ночи шьет костюм зайчика, утром отводит внука в детский сад, а он капризничает и не хочет ее отпускать, и в итоге она опаздывает на репетицию и скандалит из-за этого с Великовским, которому не терпится прогнать пару раз сцену у склепа…
Как бы то ни было, а репетиции шли своим чередом, и остальные вполне справлялись со своей частью работы, тем более что уже не в первый раз пели эту оперу именно в таком составе. А Саша был у них новичком, чужеродным пока еще элементом. Он это отчетливо ощущал, а если бы вдруг забыл, то было кому напомнить. Дело продвигалось с трудом, несмотря на то, что Великовский не щадил ни Сашу, ни себя… или, возможно, именно поэтому. Монолог Филиппа в начале третьего действия, который Саша так любил и который ему не терпелось спеть, никак не ладился.