Заслышав в коридоре звонкий голос Великовского, Саша хотел потихоньку улизнуть, но был замечен, остановлен, сопровожден в зал для репетиций и официально представлен Великому инквизитору.
— А это вот Саша, — сказал Великовский, — наш замечательный Филипп! Ну я тебе про него рассказывал. Это именно он предложил, чтобы Филипп был влюблен в инквизитора.
Великий инквизитор грозно уставился на Сашу с высоты своего двухметрового роста. Саша криво улыбнулся и пробормотал, что ему очень приятно и как там погода в Испании.
— Хорошая, — угрюмо ответил инквизитор и неодобрительно покосился на вьюгу за окном.
— Ну, я пойду тогда, — сказал Саша.
— Куда это? — ревниво поинтересовался Великовский.
— У меня примерка! — выпалил Саша, отступая к дверям. — Ночная рубашка! Маргарита Ивановна говорит, длинновата, еще укоротить надо.
— А… ну ладно, иди, — милостиво согласился Великовский.
И Саша припустил по коридору, на ходу пытаясь вспомнить, как зовут инквизитора — Олег или Игорь? Великовский не назвал его по имени, полагая, что оно достаточно известно. И Саша действительно его знал, но запамятовал… что-то такое древнерусское. Ладно, это потом. А сейчас его ждут в комнате за портьерой, и он наверняка опять явится последним.
Там его действительно уже ожидали Ваня и Сёма, а вот Лебединской не было.
Ваня с несчастным видом сидел прямо перед лампой, которая отбрасывала на его лицо резкие тени и придавала ему еще более скорбное выражение. Сёма что-то наливал ему в стакан из плоской фляжки.
— Вы чего? — испугался Саша.
Сёма пододвинул к Ване стакан.
— Все то же. Великаша…
Он не успел договорить, дверь открылась и в комнату вошла Лебединская.
— Что стряслось? — в свою очередь встревожилась она. — Ваня? Что такое? Дома что-то? Сонечка заболела? Ну это зубки, с ними всегда так, у моих то же было…
— Нет, — сказал Ваня. — Нет. Зубки в порядке. Четыре уже.
— А что тогда?
— Он хочет нарядить меня в платье.
Лебединская изумленно перевела взгляд на Сёму, потом на Сашу.
— Да не мы, — поспешно пояснил Саша. — Великовский хочет, чтобы Ваня пел в платье. Чтобы вот тут декольте, потом корсет, потом… Ну, короче, платье.
— Господи, — сказала Лебединская. — Какие все нервные. Я вот всю жизнь пою в платье — и ничего, ничего.
Ваня потерянно уставился на нее воспаленными глазами.
— Ты становишься жестокой, — упрекнул ее Сёма. — Раньше в тебе этого не было.
— Нежные все какие, — пожала плечами Лебединская. — Ладно, Ванечка, не убивайся. Я с ним поговорю. Скажу, что твое платье красивей моего и я это терпеть не намерена, пусть ищет другую Елизавету. Должно сработать.