С другой стороны, нет худа без добра, утешал он себя. Великовскому вчера пришла в голову какая-то новая идея насчет Родриго и Филиппа, и он жаждал воплотить ее на практике. А теперь бедному Великаше придется потерпеть, пока Филипп не вернется в рабочую форму, и тем временем, как знать, может, он подзабудет свою гениальную идею и оставит их в покое…
С третьей стороны, Саша хотел поделиться с Сёмой историей, которая приключилась с ним вчера вечером в гримерной. Сообщая (не без тайного злорадства) Великовскому новость о том, что он сегодня не в голосе, Саша рассчитывал, что и у Сёмы случится внеплановый выходной и можно будет поболтать с ним по душам в комнате за портьерой. Однако не таков был Великовский, чтобы так просто отправить их бездельничать, когда премьера уже на носу.
— Будем репетировать терцет из второго действия, — объявил он безапелляционно. — Музыканты готовы? Эболи на месте, Карлос сейчас придет. Да, Сёма, все хотел тебе сказать: ты, когда поешь дуэт с Карлосом, на словах Vivremo insiem…[10]должен сначала приложить руку к груди, а потом…
— К чьей груди? — осторожно уточнил Сёма.
Великовский картинно закатил глаза.
— К своей! Все бы вам глупости… Конечно же к своей. Пока. А вот уже потом, в дуэте с Филиппом, когда ты называешь его Нероном нашего времени, то сначала кладешь ему руку на талию… Саш, ты куда?
— Я в партере пока посижу, ладно?
— Только не уходи, ты мне еще нужен. И не говори шепотом. Это вредно для связок. А вот и Эболи!
Саша устроился в партере, выбрав уголок потемнее. Какие все стали заботливые, всем сегодня есть дело до его связок! Даже Эболи, услышавшая обрывок разговора, первым делом поинтересовалась, что такое случилось с Сашей.
— У меня тоже так было, — сказала она с сочувствием. — И тоже на «Доне Карлосе». Это просто спектакль такой, прямо про́клятый. Ни разу без приключений не обошлось. Главное, чтобы все неприятности случились до премьеры. Считай, что у тебя они уже позади! Впереди только хорошее.
Вообще Эболи, а точнее, Гульнара была симпатичной. Исполняя игривую песенку о фате в первом действии, она сама выглядела ее героиней, обольстительной восточной красавицей, умеющей преподносить сюрпризы. По мнению Лебединской, это было чудовищное дурновкусие, но Саше все нравилось. И песенка, и серебристые переливы в голосе Эболи, и ее наивное коварство, и дразнящее безрассудство. А самой Гульнаре очевидно нравился Сёма. Вот и сейчас она быстро забыла про Сашу, коротко кивнула мрачному не выспавшемуся Ване, махнула рукой дирижеру и принялась рассказывать Сёме что-то занятное про Мюнхен.