Она снова зашевелилась и схватилась за осколок.
— Вера, нет, нельзя!
Он поспешно остановил ее руку… но осколка уже не было. Она не достала его из раны, он просто растаял, словно был сделан из тонкой пластинки льда. Но лед оставил бы влагу на их пальцах, а гладкое, смертоносно твердое зеркало исчезло без следа.
Io morrò, ma lieto in core,
Ché potei cosi serbar
Alla Spagna un salvatore!
Ah!.. di me… non… ti… scordar…[15] Вера втянула в себя воздух и попыталась сесть.
— Не двигайся! Вера… подожди!
Но она все равно села и осторожно ощупала разорванную и намокшую от крови ткань на груди. Саша больше не возражал, да он и не мог уже говорить, только судорожно всхлипывал.
Где-то там, на сцене, умирал Родриго, и Сёма пел о смерти, но в его голосе помимо боли, тоски и сожаления было блаженное умиротворение. А к Вере на глазах возвращалась жизнь.
Она вдруг словно что-то вспомнила и забеспокоилась.
— Что?.. — Саша наклонился к ней, задыхаясь, боясь поверить в чудо.
— Иди, — сказала Вера. — Тебе пора.
— Куда?
— Не сцену. Твой выход… После этой арии твой выход. Иди, ты еще успеваешь.
Он даже засмеялся, но тут же зажал себе рот дрожащей рукой. Не время для истерик.
— Быстро! — ее голос звучал тихо, но властно и раздраженно, это был голос прежней Веры. — У тебя полторы минуты. Руки сполосни, и лицо. И вообще весь перепачкался… Ладно, на темном незаметно. Давай. Бегом!
Саша поднялся, шагнул пошатываясь к двери… все вернулось на свои места. За дверью был коридор, слышались чьи-то торопливые шаги.
— Я позову врача, — сказал он. — Я сейчас… подождешь?
Вера тоже поднялась на ноги.
— Какого врача? Марш на сцену!
— Но ты…
— Мой выход еще не скоро. Успею переодеться. Да быстрее же! Тебе пинка дать?!
И вдруг стало ясно, что она вполне может дать Саше такого пинка, что он пролетит стрелой отсюда до самых кулис. В дверях он обернулся:
— Надо предупредить…
— Он уже знает. Теперь знает. Они ведь чувствуют друг друга.
Саша ушел. Ей тоже надо бы идти, но времени еще достаточно. Успеет и умыться, и сменить костюм. Раны, как она убедилась, уже не было, но внутри все болело, и она боялась лишний раз пошевелиться. Это ничего, пройдет. Всегда проходит. Вот сейчас, еще немного…
Она замерла, прислушиваясь к пению. Сёмин голос, теплый и обволакивающий, исцелял раны, успокаивал боль, утешал в отчаянии. Вера не в первый раз испытывала на себе его действие, она знала, как это бывает, и теперь вся обратилась в слух и доверилась плавному течению музыки.
Зрители аплодировали так долго и настойчиво, словно надеялись, что убитый Родриго, тронутый их сочувствием, встанет из лужи искусственной крови и споет свою предсмертную арию на бис. Но Родриго был недвижим, Карлос — безутешен, и публика в конце концов притихла, а Саша как раз успел к своему выходу.