— Да не так чтоб… Он у нас в прошлом сезоне пел. Болконского и Яго.
— Не помню, — беспомощно сказал Дима. — Болконский?
— И Риголетто еще. Ты сам спектакль помнишь? Твое ведь детище.
— Конечно помню! Я вроде еще из ума не выжил, — обиделся Дима.
— Ну вот. Он там пел. Весь сезон, бессменно.
Дима смотрел на нее непонимающе.
— Вы еще с ним обсуждали, делать или нет балкон для Джильды. А на генеральном прогоне она оттуда свалилась, а Сёма ее поймал. Не помнишь? Ладно. А кто пел в «Отелло», это помнишь?
— Ну… Роман вроде пел. Да точно, Роман!
— Да. А еще? Он ведь потом уехал. Кто был вместо него?
— Ну… вместо него… я не знаю.
Вера поднялась.
— Идем.
— Куда?
— Я его тебе покажу.
В фойе Вера уверенно прошагала вдоль вереницы фотографий на стене и остановилась у входа в атриум. Вот он, «Риголетто». Сёма в костюме шута — не смешной, а страшный, изуродованная скособоченная фигура, грязный воротник съехал в сторону, издевательская ухмылка и затаенный страх в глазах. Герцогский дворец на заднем фоне — бархатные портьеры как будто в пятнах плесени, скульптуры замерли в странных мучительных позах, мраморные колонны словно изъедены червями, и сама фотография, кажется, источает запах тлена. Дима шумно вздохнул. Не всем понравилась эта его работа, но сам он был ею доволен. Она и впрямь вышла незаурядной.
— Вот Сёма, — Вера постучала пальцем по стеклу. — Вспомнил? А вот еще, смотри.
Рядом висела фотография с премьеры — команда постановщиков на сцене, в одном ряду с артистами, все раскланиваются с глупым и счастливым видом. Это был большой успех. Дима держит за руку Джильду, а сам в это время отвернулся к Сёме и что-то ему увлеченно втолковывает.
— Ну, вспомнил?
— Вспомнил, — Дима смущенно кивнул. — Да я и так помнил, просто… Это у меня с головой что-то. Переутомился, наверно, в отпуск пора. В Кисловодск.
Вера не смогла ему объяснить, что не так с эскизами, и Дима ушел в недоумении. Все на месте, не придерешься… но чего-то не хватает. С «Онегиным» так нельзя, он не прощает ошибок. Верди сам прогнет под себя любого постановщика, «Дон Жуан» всегда прорвется к зрителю. А «Онегин» в неумелых руках превратится в ничто. Ладно, еще есть время все обдумать.
Лишний человек… Да, так писали в сочинениях в ее детстве. Теперь уж не пишут. И лишний человек здесь не Онегин и никакой не Ленский. Лишней она ощущает себя сама. Ей не нашлось места в этом спектакле. Нет, она еще может петь, и неплохо. Но… надо уходить вовремя. Сдавать позиции с достоинством. Сцена предъявляет женщинам больше требований, чем к мужчинам. Так было всегда, и ничего не изменилось.