Сам театр Сёме тоже понравился. Репетиции шли весело и довольно гладко, и общий тревожный фон не мешал, а скорее способствовал: все получалось как-то ярче и душевнее. Но увы, ничто не шевельнулось в его памяти при виде сцены, зала и гримерок. А они все-таки немного надеялись. И наверняка рассчитывали на то, что постановка вернет его самому себе, пытались воскресить воспоминания и создать нужную атмосферу. И очень-очень старались не обращаться с ним как с тяжело больным. Последнее у них не всегда получалось, но Сёма не сердился. Они выражают свою тревогу и заботу как умеют. Саша немного слишком его опекает, Ваня немного слишком суетится, Люша разглядывает с непосредственным детским любопытством. Только Вера собрана и деловита, и волнуется, кажется, только о предстоящей премьере. Ему тоже передалось это волнение, и оно было приятным. Наверное, раньше он это любил. Хотя зачем бы ему волноваться, если это его стихия? Но вот все равно волнуется.
И за все это время он так и не сумел пробиться к своим воспоминаниям. Они совершенно точно где-то рядом, совсем близко, он не утратил их навсегда. Он не говорил об этом остальным, потому что… это трудно объяснить. Там, в парке, пробуждаясь после нездорового сна, он еще что-то помнил. Не совсем то, о чем ему потом рассказали. Видимо, то самое, о чем они не знают и не могут сами догадаться. Случилось что-то плохое, рассыпалась какая-то цепочка. По его вине? Возможно. И он хотел ее восстановить. Он это умеет, он делал это тысячи раз, это еще не беда… И решение должно было вот-вот прийти. Над головой висела огромная луна, и гармония сфер звучала в эту ночь особенно ясно. Не он один мог ее слышать… или это ему только казалось? Но нет, она доступна и ушам людей, ведь были же Пифагор и Никомах, и тот, пожелавший скрыть свое имя, и еще многие смогли ее услышать, просто не сумели выразить услышанное даже так, даже с ошибками… А потом эта ночь перетекла в беспамятство, мир застыл, как желе, и сам он оцепенел там, на скамейке под старой липой, а очнувшись, не знал даже собственного имени.
И в той картине, которую ему потом обрисовали, что-то было неправильно. Волшебство покидает мир… Нет, что-то тут не так. Хотя ему не с чем сравнить, он не помнит мир другим. Или помнит? Вот музыка ему знакома — любая, самая странная и сложная, он специально выбирал такую и слушал, слушал до одури, и никогда не ошибался. Он всегда знает, какая нота прозвучит следующей, он предчувствует не только то, что напрашивается само собой, но и намеренный диссонанс, нарушение правил, он предугадывает обман ожиданий. И это приносит радость. Впрочем, так воспринимают музыку все люди. Но у каждого из них свой опыт, их слух подготовлен всем тем, что они успели услышать раньше. Получается, свой собственный опыт он не забыл… или просто не нуждается в нем.