Ему впервые пришло в голову, что, в сущности, он ничего не знает об этом человеке. Ни фамилии, ни происхождения — каковое, впрочем, несложно представить… «Но лучше, ей-Богу, не надо…» Он не знал даже, сколько Воробью лет — на вид не дашь больше тридцати, максимум тридцати двух, но если десять лет назад он уже командовал кораблем?..
…Прервала эти размышления тень, метнувшаяся в лунных квадратах. Командор обернулся к окну, — а в окно, синеватый в лунном свете, глядел, скаля длинные клыки, сгнивший обезьяний череп — и белки поблескивали в провалах глазниц, и костяшки пальцев, торчащие из истлевших манжет, вцепились в оконную раму…
Последняя мысль — о том, что, в сущности, почему бы Воробью было не командовать кораблем в двадцать лет, бывало и не такое, Морган примерно в этом возрасте командовал эскадрой, — скользнула по инерции. Норрингтон не успел испугаться. Зато он успел вскочить, стряхнув с себя Воробья, — оказавшись в койке на коленях (одним коленом — на Воробье же; тот заворочался, сонно забормотал что-то), увидел внизу на полу недопитую бутылку рома, припасенную пиратом, надо думать, на утро, — схватив за горлышко, швырнул в чудовищную морду в окне.
— Э-э-э!.. — Воробей, видя бутылку в опасности, вскочил тоже (при этом выдернул из-под командора ногу, и тот едва не растянулся поперек койки), замахал руками. — Эй!
Обезьяний скелет с пронзительным верещанием шарахнулся в сторону, бутылка разлетелась, ударившись в оконную раму. Лицо пирата выразило всю гамму гнева и скорби человека, переживающего страшную потерю, — причем произошло невероятное: на несколько секунд Воробей онемел с открытым ртом и лишь молча тряс перед лицом растопыренными пятернями.
В следующую минуту на палубе завопили. Затопали бегущие ноги. Захлопали двери, что-то упало и покатилось; от топота сотрясался потолок, верещала проклятая зверюга, орали и бранились на разные голоса; зазвонил — затрезвонил — колокол на баке… Вскочивший командор рванулся было к двери — как был, в чем мать родила, о чем второпях вовсе позабыл, — как на грех, запутался ногой в веревках койки, рванулся, вырвался, — и, растянувшись на полу, открыл дверь лбом как раз в тот момент, когда в нее забарабанили снаружи.
Воцарилась гробовая тишина. Коридорчик был полон пиратами; Норрингтон приподнял голову — обнаружил перед носом босые темные ноги и белый кружевной подол; ошарашенно задрал голову — над ним стояла негритянка в ночной сорочке. Пышной дамской сорочке с рюшами, оборочками, шелковыми бантиками, прошивками и кружевами, и кружевной ночной чепец обрамлял круглое темное лицо с круглыми от изумления глазами. Так, вытаращив глаза, они и глядели друг на друга, — а сбоку, подняв фонарь, таращился Гиббс в ночном колпаке с кисточкой, свесившейся на нос, и оторопело глазели прочие пираты — опухшие со сна, кто в чем…