Воробей прохаживался по мостику — ветер трепал полы камзола, концы повязанного на талии шарфа, волосы — и в волосах блестела на солнце дребедень… Но командор глядел на эту ожившую сорочью мечту, позабыв изображать бесстрастность.
Он помнил Воробья всего: запахи, выступающие позвонки на голой смуглой спине… Он ловил себя на том, что улыбается — совершенно бессмысленно улыбается; это оказалось так удивительно и странно — просто видеть. Ему казалось, что он замечает мелочи, которых не замечал еще никто другой…Как двигается, как дышит, как смеется. Как блестят зубы, как солнечный зайчик трепещет на коже и путается в волосах, как стекающая капля оставляет на щеке мокрый извилистый след… Он ощущал себя идиотом, которому в ладони сунули чудо. Остатки здравого смысла подсказывали, что ощущает он себя именно тем, кто есть — но об этом не хотелось думать. Он вообще не думал сейчас о себе.
Он любил ветер, развевавший эти волосы. Он согласен был любить весь мир — за то, что в нем есть…
Командор судорожно передохнул. Никогда прежде ему не приходили в голову такие мысли.
Воробей косился на него краем глаза, и лицо его выразило некоторую озабоченность. Командор явно слишком увлекся, и это, на взгляд Джека, было явно излишне, — он, капитан Джек Воробей, ничего такого не планировал и даже, если подумать, не имел в виду… Он просто хотел развлечься, и это было очень мило, они с командором составили друг другу прекрасную компанию, — но…
— Командор Норрингтон, вы не хотите присоединиться к своим людям?
Падение с небес романтики на грешную землю огорошило. Столь прозаичного финала Норрингтон все же не ожидал. Отвернувшись, сглотнул, закусил губу; вцепившись в перила — побелели костяшки пальцев, — смотрел, как плещутся под бортом зеленые волны. Теперь ему было мучительно стыдно за собственную глупость. Впрочем, он быстро овладел собой. И все же голос дал предательского петуха, когда командор, обернувшись, осведомился:
— И это все, что вы можете мне сказать?
И сразу понял, что Воробья его самообладание ничуть не обмануло. Тот шагнул к нему — кисти рук где-то на уровне груди, вихляясь всем телом… подался ближе (проклятая манера все время оказываться ближе, чем надо!). Ветер задел командора по щеке прядью его волос.
— Такова жизнь, Джимми. Что приносит прилив, уносит отлив. Забудь.
Норрингтон сглотнул. Сдержался. Сказать… что же он мог теперь сказать?..
— Поздравляю вас, капитан. Вы отлично повеселились. Ваше чувство юмора достойно вашего рода занятий.
Воробей глядел на него. Он вдруг стал серьезен — совершенно серьезен.