— Да и правильно, — согласился Аникита. — А ты, боярин, не переживай, через три дни покойники помягчеют, запруду-то и прорвёт. Давнишние покойники оне не крепкие.
Вадим с трудом удержался, чтобы не сблевать за борт от какого объяснения.
— Как думаете, Казимир жив остался?
— А как же! Эту язву ничем не выведешь, шибко живучий поганец, — кивнул Волчок. — Небось уже к Вильне подбегает.
— Не меняя порток, — заржал Аникита. — Но вот те крест, боярин, есть примета такая — ежели за чей упокой при жизни выпить, то вскорости тот и помрёт. Верная примета!
Кукушкин дотянулся до фляги с коньяком и потряс её. Ага, больше литра осталось.
— Вообще-то я редко пью, но если за упокой Казимира… Чтоб он сдох, собака!
Холодные капли, упавшие на лицо, привели полковника в сознание. Перед глазами всё плыло, но он смог в полутьме разглядеть еловые лапы над головой, сквозь которые просачивалась непонятно откуда взявшаяся вода. Это шалаш и дождик снаружи? Но почему? Вроде был солнечные день и… и взрыв пороха в артиллерийском обозе!
Полковник попробовал встать, но получилось только с третьей попытки, да и закружившаяся голова отозвалась на усилие острой болью в висках и заставила лечь обратно. Не стошнило, и то хорошо. И ещё левая рука с плотно прибинтованными деревяшками привязана к груди.
— Есть тут кто-нибудь, чёрт вас возьми?
После крика несколько веток ушли в сторону, пропустив дневной свет, и в шалаш заглянул Фёдор-первый, мокрый, но довольный.
— Очнулся, боярин?
— А ты сам не видишь? — раздражённо бросил Иван Леонидович. — Что со мной и где мы?
— Так у государыни Софьи Витовтовны гостим.
— Где?
— В лесу, вестимо где.
— Я как сюда попал?
— Принесли тебя, боярин.
— Фёдор, не зли меня! Распустились без меня, как вижу?
От несправедливого и незаслуженного упрёка с лица Фёдора сползла улыбка, и он принялся описывать эпические подвиги, совершённые им лично и Фёдором-вторым при спасении беспамятного боярина Ивана Леонидовича от злобных литвинов, ливонцев, тевтонцев, татар, гишпанцев и сарацин с маврами. По его словам выходило, что полковника собирались пленить, после чего сжечь на костре как колдуна и продать венецианцам на галеры. Лишь беспримерная отвага двух московских дружинников, бившихся над бездыханным телом с бесчисленными полчищами врагов, позволила продержаться до прихода подмоги.
— Федя, сарацины с маврами откуда взялись?
— Нешто я лжу скажу, боярин? Как набежали двунадесять языков, как пошла сеча лютая…
Ивану Леонидовичу приходилось читать объяснительные записки подчинённых, и удивить его хоть чем-нибудь невозможно. Часовой, умудрившийся потерять на посту автоматный рожок с патронами, сочиняет более смешные и неправдоподобные истории. Главное, уметь понимать этот эзопов язык и вычленять суть. Полковник умел, так что прекрасно понял, как оно было на самом деле. И было это так…