— Что они там подожгли? — вслух удивился Андрей Михайлович. — И когда успели своровать гранату?
И вообще любимовские ополченцы открывались с новой, неизвестной ранее стороны. Ну ладно, по лесу ходят неслышно, так это охотничьи навыки, но где научились лихо и незаметно скрадывать часовых? Ещё можно вспомнить, что автомат из будущего вызвал не удивление, а восхищённое любопытство, что явно указывает на знакомство с огнестрелом. Даже не просто знакомство, а привычку к нему. И оговорка про уведённых коней… Не их тех ли они крестьян, что урожай на большой дороге собирают? Если вспомнить старосту Филина, то у того вполне разбойничья рожа.
Между тем не страдающие рефлексиями братья мелькнули у шатра, приголубив кулаком по темечку оставленного без присмотра священника, подхватили его под руки, и пропали из виду, будто и не было их вовсе.
— Да нешто мы твоё без спросу возьмём, княже? — немного спустя оправдывался Первуша. — Зачем нам та граната, ежели и без того было чему гореть.
— Ага, — подтвердил его младший брат. — Они же на Москву шли.
— И причём здесь Москва?
— Осаждать, стало быть, хотели. А что за осада без горючих припасов? Там и дёготь, и смола, и даже ворвани чуток. Мы только подпалили, а дальше оно само грохнуло!
— Так и было, — кивнул Первуша. — Рядом бочки с медами стояли, вот они и бросились. Нет, княже, не бочки бросились, а тверичи спасать полезли.
— Ажно сердце кровью обливалось, когда поджигал, — тяжело вздохнул Вторуша и громко икнул. — Монастырские меды, не хрен собачий!
Дышать он старался в сторону, но это Самарина уже не интересовало. А вот поп, всё ещё связанный, вызывал интерес.
— Вы его не убили?
— Я легонечко, — смутился Вторуша. — Как бабу по заднице хлопнул.
— Прокляну! — пообещал священник не открывая глаз. — Ты на кого руку поднял?
— На тебя.
— Вот! — поп с трудом разлепил заплывший левый глаз. — А я кто?
— Грек? — предположил ополченец. — Тогда на мне греха нет.
— Сам ты грек! — от возмущения у батюшки открылся второй глаз. — Я митрополит!
— Брешешь, собака! — ухмыльнулся Вторуша. — Митрополита Евлогия я видел, и ты на него не похож. Вот тебя ужо наш князь за наглую лжу на кол посадит!
— Какой князь?
— Знамо какой, — ополченец показал на стоящего рядом Самарина. — Князь Андрей Михайлович.
Скорее всего, поп что-то уже слышал про пришельцев из Беловодья, опекающих малолетнего кесаря, потому что побледнел и замолчал.
— Первуша, развяжи его.
— Одного уже… того самого… — ополченец показал пальцем на прореху в чехле бронежилета. — Тыкнет ножиком, а сам скажет, что господь покарал. Греки — они такие.