Внезапно он выгнулся, запрокидывая голову, рот раскрылся в беззвучном крике, и на подбородок плеснуло свежей кровью. А вслед за ней из уголка губ высунулся зеленый завиток молодого побега.
И тут же бутон распахнул лепестки наполняя все вокруг шальным весенним духом, а с темного неба потоком полилось призрачно-белое сияние и манящая вдаль песня — зов луны вернулся в Пущу.
— Пора, — прошептал Айлор и рванул повязки на груди.
Я смотрел в его глаза, потому что боялся видеть, как сердце сита ложится в мою грудь, не желал знать, отчего вернулось свободное дыхание и почему боль опять стала нестерпимой… я боялся отпустить его взгляд.
И лишь когда зеленые глаза Лори распахнулись черной бездонной пропастью — я упал туда, ни о чем больше не думая.
В небе еще полоскались цветные ленты заката, а лес уже наполнили сумеречные тени. Вечерняя роса напитала одежду, холодила тело, где-то далеко опять плакала кукушка. Я приподнялся на локтях и сел. Тело ныло как после непосильной работы, а в душе была пустота. Сколько длилось мое забытье? Я не помнил. Что делать дальше — не знал. Растерянность и отчаяние было всем, что я тогда чувствовал.
— Ничего, человечек. У вас говорят — время лечит. Ты жив, это главное.
Я оглянулся на голос. Воин Пущи вышел на поляну из тени ближайших деревьев: черная накидка из волчьей шкуры, зеленая рубаха до колен, меч у бедра и лук за спиной, густая грива цвета осеннего черноклена. Но все равно Ареийю трудно было узнать: ощущение власти и могущества было сильнее прежнего, а вот ненависть исчезла. И вместе с ней исчез мой страх, осталась только робость да еще смутное для меня чувство общего горя, объединяющей нас невосполнимой потери.
Он подошел и опустился рядом на траву, сорвал цветок клевера, прикусил стебель, задумчиво улыбнулся — длинные клыки придавили нижнюю губу. Вдруг стало очевидно, насколько он молод: гроза Синедола казался едва ли старше меня самого. Я осмелился спросить:
— Айлоримиелл… где он? Как это было?
— Он — здесь. Разве ты не узнаешь место?
В самом деле: та же поляна, тот же старый кедр — вот он. Только трава высока и сочна, и нигде нет следов той жуткой ночи. Пальцы коснулись корявого ствола — сердце бухнуло, на миг остановилось.
Его сердце…
Я невольно схватился за грудь и ощутил болезненный еще рубец. Значит все правда: мое сердце стекло в корни колдовского цветка, а в моей груди сейчас бьется сердце сита. «Отец мой Небесный, всеблагой и всепрощающий, будь милостив, — с детства привычные слова молитвы пришли сами, — не оставь дитя свое грешное, прости…»