Зато в улыбке юного принца будет жить весна… вечная весна чудесного леса. Ситы снова выйдут плясать и кружиться в свете луны, и колдунья ударит в свой бубен… к тебе, с тобой…
— С тобой, в тебе, Лори, — прошептал я, — в тебе навсегда.
— Навсегда, Хейли Мейз, в тебе и во мне — навсегда.
Боль сдавила грудь, дыхание оборвалось: пальцы сита сжали, размяли все еще дергающееся сердце. Я думал, что впаду в забытье, но этого не случилось, напротив, чувства обострились, мир предстал ярким, отчетливым и понятным. Я слышал, как стон прокатился по лесу, схлынул, утонул в заунывном ропоте заклятья. Окружившие нас тени падали ниц, тянули руки, кривились бледные губы, а глаза, прикованные к окровавленной руке Айлора, молили: еще! еще… Я видел, как черные сгустки начали падать на высохшую землю. Они тут же без следа впитывались, и навстречу из увядших трав потянулся упругий темно-зеленый росток. Он на глазах поднимался, ветвился, выпуская во все стороны свежие листья и длинные хваткие плети усов, и я сквозь боль, сквозь судорожные вздохи, следил за этим чудом, не в силах отвести взор… Вот с пальцев сита сорвались последние капли — почка на конце стебля лопнула, и появился бутон, бело-красный, словно пропитанный кровью у основания. Как он был красив! Я знал, что если сейчас коснусь его — смогу умереть спокойно, даже радостно. Рука сама потянулась к цветку и уже почти задела…
— Прочь! — крикнул Айлор, с силой ударил меня по пальцам и сам накрыл бутон ладонью, — не смей! Не трогай его, Хейли Мейз. Лунный цветок голоден, я накормлю.
Цветок почуял тепло живого тела — качнулся в сторону, словно зверек, потерся о руку сита. И тут же другие побеги устремились к мальчишке. Гибкие плети ластились, прижимаясь к ногам, к груди, листья нежно касались плечей и щек, словно целовали. Вот одна лоза опоясала его и скользнула за спину, другая захлестнула шею, а третья вползла под повязки — и воздух наполнил теплый дух скошенного луга и вспаханного поля… лес вокруг нас недоуменно замер, а юный сит, блаженно щурясь, принимал ласки и казался совершенно счастливым.
Я понимал, что происходит, видел, кричал, что это неправильно, что он слишком молод, что на его месте должен быть я! Он не слушал, только улыбался мне и цветку, поглаживая мерцающие в густых уже сумерках лепестки, только дышал все глубже и чаще, а глаза затягивала пелена страсти. Наконец, посмотрел в глаза и сказал:
— Хейли Мейз, неужели ты и правда поверил, что я смогу отдать тебя ему? Никогда. Ты мне слишком дорог… Да, я молод, но ты и в мечтах не проживешь так долго, как довелось мне. Годы и годы я убивал, а полюбил лишь однажды. Твоя жизнь, короткая и яркая, как падающая звезда… разве я посмею отнять ее? Ты будешь жить, Хейли Мейз.