Вот так. Продаст. И никогда больше не увидит Борас маленького Адалана. Это ясно: всех воспитанников рано или поздно продают, но смотритель в глубине души все-таки не верил, что Нарайн Орс продаст его сладкого мальчика. Ну… ему бы уж тогда отдал, что ли? А он бы малыша любил. Ласкал бы его, кудри золотые причесывал… он бы с ним аккуратно, даже бить бы не стал, чтобы красоту не портить. Перерезал потом горло — и все. И лежал бы сладкий на травке во дворе, такой тихий, нежный… а зачем ему жить? Что из него вырастет? Дорогой раб вдвое умнее хозяина? Образованная игрушка для какого-нибудь скота с деньгами? Или еще один праведный мститель, вроде почтеннейшего Орса или самого Бораса?
Даже губы задрожали от жалости.
Ну, хватит! Одернул себя Бо. Никогда Адалан ему не достанется — не про его честь этот мальчишка, так что и мечтать нечего. Продаст хозяин — все к лучшему: может, и выскребется щенок, живучий ведь тоже. А с глаз долой, как говорится, и жить легче.
Очень уж старый умгар своим теплым местом дорожил.
Осень года 628 от потрясения тверди (пятнадцатый год Конфедерации), Мьярна.
Нарайн гнал коня в ночь и до сих пор не верил, что все происходит на самом деле. Он, в одиночку, верхом, с больным мальчишкой на руках мчится в Мьярну на осеннюю ярмарку! И ведь даже не собрался как следует: ни припасов не взял, ни заводную лошадь — не подумал. Покидал в сумку кошель, пенал да кувшин ночной невесты… теперь вот решай, как быть: и малыша не уморить в дороге, и коня не загнать. Впрочем, и конь бежит легко — буннанские скакуны быстры и выносливы, не только же за стать их ценят, — и мальчишка, опоенный дурманом и пригревшийся у него под плащом, крепко спит, чуть слышно посапывая. Только вот сам Нарайн уставать начал, мысли не те в голову полезли…
…Вспомнилось, как впервые отец его на ярмарку взял. Он тогда был чуть постарше Адалана, зато Озавир — гораздо моложе его сегодняшнего. И вещателем еще не был — только-только место отца в Форуме занял. Веселый был, щедрый, покупал все подряд, кто что ни попросит, милостыню раздавал, словно весь мир одарить собирался. Любимому сыну, в ту пору единственному, коня купил… не коня — это Нарайн коня выпрашивал — жеребенка-сеголетка, сказал, мол, раз просишь зверя — вот тебе, сам и воспитывай. Нарайн того солового полукровку по сей день помнил, хотя были у него кони и быстрее, и краше, и дороже… вот хоть этот, что сейчас под ним — чистых кровей, белоснежный и белогривый.
А потом Нарайн этой дорогой дважды прошел: с юга на север и с севера на юг. И было у него имущества всего-то отцовское имя, нечеловеческая злость да гордость старшего рода, четвертого в Орбине. Даже Вейзы были шестыми, про одиннадцатый Лен с их убийцей-Айсинаром и вспоминать не хотелось.