В те времена страх жил внутри, он походил на длинного холодного червяка, который ворочался каждый раз, стоило подумать, что все вокруг не взаправду, а только кажется: вот сейчас он откроет глаза — и снова увидит школьную спальню, пыльный дворик или темный мокрый подвал деда Бо. Но мало-помалу червяк-страх таял, уменьшался, просыпался все реже и все меньше тревожил, а потом и вовсе пропал. Только Адалан знал — всегда знал неведомо откуда — что это обман, такая червячья хитрость: страх не исчез совсем, просто затаился и маленькой гусеничкой продолжает жить где-то внутри.
Сам хааши Рахун бывал дома не так часто: у магистра ордена Согласия, да тем более, члена Узкого Совета, всегда находились неотложные дела. Вот и в тот раз он проводил домой мальчиков, а сам через пару дней улетел. Вернулся уже по снегу, свалился с неба прямо у порога. Адалан как раз окреп настолько, чтобы выходить на прогулку. Тут-то он и увидел впервые, каковы на вид даахи-звери. Чудовище, раза в полтора крупнее самого огромного силача, какого только можно себе представить, с кожистыми крыльями и пастью, полной зубов, смотрело на него темно-серыми разумными глазами и улыбалось. Рахуна называли Волком, но на волка он был похож столько же, сколько и на большого кота, с пышной белой шерстью и мягкими лапами, прячущими хищные когти. Только ни у волков, ни у кошек не бывает крыльев, острых витых рогов и таких длинных хвостов с твердым шипом на конце!
Рахун сразу перекинулся, винился потом и обещал больше не пугать. Но все равно Адалан несколько дней боялся поднять глаза, боялся говорить с ним и вообще держался как можно дальше. Он и на Ягодку стал поглядывать с опаской, не говоря уже о других даахи селения. Только мама Хафиса по-прежнему не казалась страшной: никак не верилось, что и у нее внутри живет такое чудовище. И лишь когда новорожденная Снежинка — комок белоснежного пуха с тонкими розовыми крылышками и мутными фиалковыми глазками — прямо на коленях Адалана превратилась в самого обыкновенного младенчика, сунула в рот большой палец ноги и счастливо зачмокала, он наконец смог принять двойственную сущность своей новой семьи как должное.
Но никто в Гнездах, ни один самый большой или самый сильный хаа-сар племени, даже старик Ирбис, отец Рагмута, нынешнего вождя, не пугал его так, как испугал этот незнакомец всего-то одним взглядом. Глянул — и все до дна, до самых тайных воспоминаний, страшных и стыдных, вывернул и вызнал. А ненависть, а злоба в его глазах? Нет, не может быть, чтобы все это просто показалось…