Адалан так увлекся своими страданиями, что не заметил подошедшего к нему Рахуна с кружкой в руках. От кружки тянулась струйка пара и медового с острой горчинкой запаха.
— На-ка. Есть не хочешь — понимаю, но это нужно, силы восстановить.
Адалан с благодарной улыбкой взял питье, отхлебнул — отвар ласковой теплой волной прокатился по телу, расслабляя и успокаивая. Белокрылый тоже налил себе из котелка и сел рядом.
— О чем задумался?
— О том, какой я неуклюжий неумеха… и к тому же слабак! — тихо отозвался Адалан. Ему было стыдно и за свою слабость, и за то, что раньше не хватало смелости признать ее вслух — быть может, сейчас не пришлось бы позорно бояться рассвета.
— Устал?
— Так устал, что, кажется, умру сейчас.
— Ну, до этого еще далеко! — засмеялся Рахун и добавил: — Ты молодцом держишься. И остался-то всего один день. Голова Стража — вон она, видишь? Совсем рядом…
Рядом! Это если по небу. А пешком — пожалуй, самый длинный переход за все эти дни. Нет… все-таки не дойдет он, свалится посреди дороги, и будет ему позор на всю жизнь.
— Да уж… я молодец… пока ноги переставляю, Ягодка успевает грибов к ужину набрать.
— Смотри, — Рахун указал в сторону, где, свернувшись калачиком, прямо на траве спал Ягодка, — он тоже устал.
— Еще бы не устал! Он всю дорогу таскает стрелы и оба наших лука. А на последнем склоне еще и меня за руку тащил. Без него я бы точно кубарем вниз скатился.
— Он старше.
— Только не надо рассказывать мне сказки, будто через пару лет я угонюсь за Ягодкой… — Адалан взволнованно потер глаза. — А по-хорошему, вы бы могли вообще взять и улететь домой еще два дня назад, а не тащиться со мной пешком по горам. Вот уж чего я точно никогда не смогу.
— Не совсем так, Лаан-ши, — Рахун отставил пустую кружку и задумчиво ответил: — крылья — это, конечно, хорошо, но в теле зверя не всегда так безопасно, как кажется: зверь по-своему уязвим, иногда оставаться двуногим проще и надежнее. Но в главном ты прав: ты как сын нам, но ты не даахи. Ты — человек, Адалан, и должен жить, как человек. До возвращения я не хотел тебя тревожить, но раз ты сам все понимаешь… думаю, хватит с тебя Поднебесья. Пора к людям возвращаться.
От таких слов у Адалана перехватило дыхание. Он отшатнулся, едва не выронив кружку, хотел закричать: нет! Ни за что на свете не хочет он возвращаться! Но слова, как нарочно, застряли в горле, а в животе снова раскрутился холодный червяк-страх: бросят… он — не такой, не даахи, и его отправят подальше, оставят. Он снова будет один.
Адалан вскочил, хотел убежать, но Рахун успел перехватить за руку, подтянул к себе, чтобы обнять, растрепать золотистые кудряшки.