Между тем, старшина обоза свернул именно к ним и громко стукнул колотушкой о прорезанную в створке калитку.
— Это дом почтенного Кера, — объяснил Рахун. — Большой даже для Тирона, правда?
Белокрылый указал вдоль улицы, и Адалан понял, что стена тянется чуть не на перестрел до следующего перекрестка, и нигде на ней так и не попадается ни дверей, ни окон.
— Со времен Потрясения орбиниты так строятся: не дом, а маленькая крепость. В этой части — жилье и склады. Окна и двери ведут во внутренний двор, там и живут люди, — Продолжал Рахун. — В город выходят только глухие стены и еще лавки, но не на эти задворки, а с другой стороны, на площадь Ста Чудес.
При упоминании домов-крепостей и внутренних дворов Адалан сразу вспомнил скудную траву во дворе школы Нарайна Орса в Орбине. Он словно вновь увидел каменную скамью у западной стены, окруженную чахлыми, вечно ободранными азалиями и жасминовыми кустами. И старого Бораса, любившего развалиться на этой скамье с бутылкой своей кислятины. От таких воспоминаний во рту образовался комок липкой слюны, а в животе — тугой ледяной узел. Сонливость мгновенно исчезла — он, как тот самый малыш-невольник, почувствовал себя загнанным в угол.
— Но нам сюда не нужно, — ободряюще улыбнулся Рахун.
Они простились с торговцами, условились, где и как передадут лошадей, и дальше отправились уже вдвоем.
Через несколько кварталов дома вдруг расступились, открывая широкий проезд ко второй стене. Перед стеной больше чем на два перестрела домов не было вовсе — город словно отодвинулся, уступая пространство и власть каменной громаде. Темно-серая, почти черная, она была значительно выше внешней городской и какой-то другой, будто сложенной не только из камня, но и из странного тумана, густого и тяжелого, как дым над погребальным костром. Такой же туман, но чуть светлее, клубился надо рвом, окружавшим стену. Адалан внутренне еще больше съежился, сжался: было любопытно, что за тайны скрывают эти завесы, но еще сильнее было чувство неуверенности и опасности. Рахун был рядом. Он все понимал, но не спешил вмешиваться: не утешил даже самой тихой песней, только кивал, подталкивая вперед, и ободряюще улыбался.
Дорога упиралась в широкую привратную башню. Сейчас все ворота — и тяжелые деревянные щиты, и ажурные кованые решетки — были гостеприимно подняты, а широкий мост на цепях опущен. У ворот несли дозор уже не городские стражники, а трое крылатых Фасхила. Двое, узнав путников, отсалютовали мечами, беззлобно смеясь над сородичем:
— Что, хааши Рахун, серые ноги резвее белых крыльев? То-то вы так задержались?