Не то, чтобы у Датриса совсем души не было, но чтобы стереть его циничную улыбку песни хааши явно было мало. Вместо взволнованного Армина ответил он:
— Любить? Это по вашей части, хранители. Мы — ребята практичные. Все, что нам не по зубам — решительно отвергаем.
— Но ведь хааши прав! — послышалось из дальнего конца зала. А потом со скамьи встал магистр Синдери из Ласатра, крупный, как все северяне, широкий и громогласный. Он через весь зал протопал к верховному магистру и повторил:
— Белокрылый хааши прав, Могучий. Что же мы делаем? С дитем воюем, с сопливым мальчишкой! Решаем, как надежнее его запереть. А нужно-то просто любить и верить. Маги с даром всетворящего пламени попадают к нам не каждый год и даже не каждое десятилетие. А мы, вместо того, чтобы радоваться, гордиться… эх! Могучий, если все трусят, я возьму мальчика. Научу, чему сумею.
Незаметно для себя Жадиталь подошла к северянину и встала рядом, утверждая поддержку.
Дайран Могучий посмотрел на ласатрина, на свою лучшую ученицу и чуть заметно улыбнулся:
— Смело, магистр Синдери, спасибо тебе, но нет. Магу старшей крови нужен учитель из своих. Майялу мы уже слышали. Армин, что скажешь ты, мальчик?
Армин даже не повернулся, напротив, уставился на витраж.
— Этот малыш — и я? Нет… не думаю, что ему нужно знать то, чему я его научу. Если совет прикажет выстроить для мальчишки тюрьму — я сделаю, хоть мне и не по душе такое решение, но учить — нет. Прошу меня простить, учитель.
— Напрасно, Армин. Но я не буду тебя уговаривать. Нет так нет, — Кивнул Дайран и повернулся к Рахуну. — Не волнуйся, Белокрылый. Я сам обучу твоего мальчика — думаю, мы поладим. Но все же когда его хранитель подрастет и сможет быть рядом, всем нам будет спокойнее.
Зима года 632 от потрясения тверди (двадцатый год Конфедерации), Серый замок ордена Согласия, Тирон.
После испытаний Адалан очнулся в постели в той самой комнате, которую указал ему магистр Датрис. Там же были и отец Рахун, и старик, которого он приметил в Зале Совета, верховный магистр. Они о чем-то говорили, но стоило открыть глаза — сразу же замолчали.
— Уже все? Все кончилось?.. — спросил Адалан.
Верховный магистр кивнул, вроде даже с улыбкой, а отец подошел, положил на лоб холодную ладонь и приказал:
— Спи.
Адалан хотел спросить еще что-то важное, но накатила такая слабость, что мысли смешались, глаза как-то сами собой закрылись, и все провалилось в мягкую темноту.
Потом он просыпался, засыпал, снова просыпался… Вроде пил что-то, то терпкое с горчинкой, то сладкое, густое, оседающее на языке… Вроде был где-то, не то в саду, желто-красном от осенних листьев, не то в небе, холодном, сочащемся серой моросью… Вроде замечал какие-то лица, знакомые и чужие… но раз среди них был и Ягодка, значит, все это могло оказаться просто сном или болезненным мороком… потом снова засыпал.