Когда же на шум и смех стали забегать другие ученики, стало и вовсе невыносимо. Два дня Адалан крепился, а на третий решил: с него хватит. Выход отыскался сам собой. Что запретил представлять учитель? Стража? Отлично! Стража он и не будет, а вот солнце — другое дело, про солнце Могучий ничего не говорил. Если он как следует представит себя солнцем — что-то да случится, что, наконец, впечатлит этих задавак. Как там? Свести ладони, закрыть глаза…
Солнце полыхнуло сразу, швырнуло на пол, нестерпимым жаром рвануло легкие, ребра, хлынуло наружу горячим потоком…
Как отскочили в дальние углы мальчишки, Адалан уже не видел. Не запомнил он и то, как в комнату вбежал Лис Хасмар, а следом за ним Рахун, как Ваджра ушел и вернулся с бутылью ночной невесты и ледяным компрессом, — очнулся уже в кровати с окровавленными тряпками под подбородком и кисло-соленым привкусом во рту. Слава Хаа и ее дарам, хааши Рахуну не нужно было наказывать сына словом или розгой — Адалан и так чувствовал, что натворил. Не в силах смотреть в глаза ни отцу, ни Ваджре, он забрался с головой под одеяло и пролежал так до самой ночи, и сам себе клялся, что никогда больше не выкинет ничего подобного. Зато после этого случая его надолго оставили в покое и одиночестве.
Тут уж он взялся за дело со всем прилежанием, на какое был способен, прерываясь только на еду и сон. С рассвета до обеда упражнялся в саду, а к вечеру принимался за изучение записей. Тратить время попусту было жаль, и Адалан, нахватав с обеда хлеба и яблок, не спускался в трапезную вечером, а жевал за чтением и засыпал порой прямо на свитках, забыв потушить свечи, которые сами догорали к утру.
На пятый день упорных занятий пришел первый успех.
День начинался как обычно, ничего не получалось, да и дождь накрапывал все сильнее, подгонял вернуться в комнату. Адалан грустил и вспоминал Поднебесье. Что уж говорить, там он был куда как счастливее: не знал ни про какую магию, рос себе малышом-Одуванчиком, и довольно… Вдруг его озарило: Лаан-ши, золотце, одуванчик — хорошее имя, говорил отец. Его имя, лучистое и светлое. И одуванчик — это не солнце, простой маленький цветок. Он закрыл глаза, сложил ладони, выдохнул, дальше, еще дальше… легкое дыхание — на юг, до самых гор, дотянуться до брата, который дал ему это правильное, его собственное имя. Засветлело небо, одуванчик поднял бутон и начал медленно раскрываться. Адалан представлял каждый лепесток, каждую жилку на нем, и крохотные капли сладкого сока в самой глубине, и мягкую желтую пыльцу выше… В груди родилось нежное, приятное тепло, оно дышало, расширялось, и, наконец, медленно потянулось к рукам, собираясь в ладонях пушистыми, чуть колкими соцветиями. Счастье и покой наполнили душу, сила, добрая и послушная, потекла по телу, сквозь него, заполняя собой целый мир.